– Хорошо.
– Расскажи мне о ней. – Голос у Мари снова ровный, спокойный. – О своей нане.
Как же долго, несколько недель, никому о ней не рассказывала. Не позволяла себе этого. Но теперь собираю все, что знаю, и выкладываю как придется, не придерживаясь строгого порядка. Рассказываю о доме с бабочками, о том, как мы ловили звезды, пересказываю наши истории и всякие случаи. Как нана напугала мистера Замору, сняв перед ним платок. Мари даже присвистывает.
– Какая молодец. Наверно, храбрая.
– Вообще-то она не храбрая. Просто ей не важно, что думают люди. И ей было наплевать, что мистер Замора считает ее странной.
– Это и есть храбрость, – мягко говорит Мари. – Если бы мои родители не тревожились из-за того, что думают другие, я и сейчас была бы с ними.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать, что твоя нана – храбрая. – Мой вопрос Мари оставляет без ответа, как и любой другой. – Расскажи мне какую-нибудь ее историю.
Но мой взгляд уже вцепился во что-то за головой Мари. Холмики волн и за ними холмики повыше. И они растут, не опадают.
– Смотри!
И Мари поворачивается к далеким холмам Кулиона.
Будим Кидлата и делим еще один апельсин. Солнце достигло высшей точки, и я не могу поверить, что нам понадобилось лишь полдня, чтобы так близко подойти к дому. Гадаем, через сколько часов сможем ступить на берег. Кидлат выставляет свои пухлые пальчики, каждую минуту предлагая новый вариант.
Мы с Мари покатываемся со смеху, когда он поднимает один палец, и не сразу понимаем, что он указывает на что-то. Волны спадают, и из воды, словно клык, выступает острый выступ кораллового рифа. Мари тянется за веслом и в последний момент отталкивается от выступа, но парус уже несет нас к другому. Я бросаю взгляд вниз и вижу, что вода как будто пламенеет от красных и розовых кораллов и пенится над ними. Риф.
– Помоги! – Кидлат спешит к Мари, у которой вывернуло весло. Я хватаю другое, и мы вместе пытаемся отвернуть с мелководья, но ветер сильнее, и он тащит нас обратно.
– Парус! – кричит Мари. – Надо спустить парус.
Пытаюсь распутать узлы, которыми простыни крепятся к мачте. Лодка вздрагивает и накреняется, а я падаю на колени и не столько слышу, сколько чувствую, как днище скребет по кораллу. Мари трудно удержать весло одной рукой, и хотя малыш Кидлат дрожит от напряжения, стараясь ей помочь, но их сил недостаточно, чтобы уйти от столкновения. Весло застревает, и Мари, вытянувшись за ним, едва не падает за борт. Я успеваю, обдирая пальцы об оранжевую кромку, схватить весло. Лопасть сломалась, и я бью по парусу, пока не разрываю его пополам. Ветер с шумом устремляется в дыру, и лодка замедляет ход. Нас качает, но под днищем чисто.
Мари трясет правым запястьем, и я вижу на нем красные полосы и стертую кожу. Кидлат, отдуваясь, стоит на коленях. Смотрю на них, и меня вдруг бросает в жар. Сердце стучит в грудь. Я швыряю сломанное весло. Кидлат испуганно шарахается.
– Ами, что…
– Ты… ты сломала весло.
– Я не смогла вовремя его высвободить. Но у нас есть запасное.
– Ты сломала весло, и теперь мы остались без паруса! – Я кричу, пугая и ее, и себя. Голос обдирает горло, пальцы сжимаются в кулаки. Я даже не помню, когда такое случалось со мной в последний раз. Когда я хотела сделать кому-то больно, обидеть, задеть. – Ты тупая. Тупая… – Я поворачиваюсь к Кидлату: – А ты! Не мог хотя бы крикнуть? Не мог предупредить? Ты ведь не ребенок больше – учись пользоваться своим тупым языком!
– Ами! – Мари поднимается и становится между мной и Кидлатом. – Прекрати!
– Ты сказала, что тебе можно довериться. Ну, посмотри! Мы уже никогда туда не попадем.
– Никто ни в чем не виноват.
– Вы ни на что не годитесь. Вы оба. От вас никакого толку. Посмотри на себя…
Мари толкает меня. Сильно. Я заваливаюсь назад, больно ударяясь пострадавшей рукой. Острая боль прогоняет весь мой пыл, смывает, растворяет в стыду злость.
– Мари, я…
– Никогда больше так со мной не говори. – Она наклоняется ко мне. На бледных щеках горят алые пятна, и полуденное солнце проглядывает в растрепанных волосах, отчего они превращаются в сияющий ореол. Кажется, передо мной ангел ужаса. – Никогда.
– Извини. – По моим щекам катятся обжигающие слезы. – Не понимаю, что на меня нашло.
Мари тянет меня к себе, и в какой-то момент я даже думаю, что она ударит, но вместо этого оказываюсь в крепких объятиях. Чуть погодя к нам подбирается Кидлат, и мы сидим втроем, тесной кучкой, пока я не замечаю под ногами просочившуюся воду.
– Надо вычерпать, – говорит Мари и поднимает ведерко. Кидлат протягивает руки, но она качает головой. – Пусть Ами поработает – в счет извинения.
Мари и Кидлат снимают обрывки паруса, соединяют половинки и связывают их вместе. Я вычерпываю воду, которой набралось уже по щиколотку, и радуюсь, что все так закончилось. От произнесенных слов на языке как будто остались царапины. Я ощущаю его как нечто распухшее и ядовитое. Остывающий гнев свернулся в животе и еще покалывает острыми, как осколки стекла, краями. Я вела себя, как вел бы на моем месте мистер Замора или Сэн в тот далекий уже первый день. Работаю быстрее и быстрее, чтобы ныли руки и кружилась голова. Никогда больше я так не заговорю.
Мы проходим над рифом. Кидлат стоит на носу и указывает безопасный путь. От столкновения с кораллами в днище осталось несколько пробоин, но худшего удалось избежать. Куда больше вреда принесли мои слова. Хотя Мари и старается показать, что не сердится, между нами пролегла трещина.
Вскоре мы снова выходим на открытую воду. Я помогаю Кидлату привязать к мачте небольшой парус, и ветер наполняет его и несет нас вперед, хотя и гораздо медленнее, чем раньше. Но все равно похожие на зубья холмы Кулиона ближе и ближе, а Корон скрылся за горизонтом. Я беру весла и гребу, помогая парусу.
– Не надо, Ами, – говорит Мари. – Тебе лучше отдохнуть.
Но в том-то и дело, что надо. Я еще не заработала прощение.
Лес
Так получается, что обычно туда прибывают в сумерках.
Так всегда говорила нана. Я вспоминаю эти ее слова, когда, в наступающих сумерках, вижу огоньки, сияющие на фоне леса, словно бусины четок. Словно ожерелье. Впереди и справа – сверкает Sano-порт. Руки дрожат, но в голове необъяснимая легкость.
Холмы растут на глазах, но ветер спал, парус обвис, и мне приходится грести. Мари и Кидлат уснули, чему я только рада, потому что больше не вижу обиды в ее глазах. В гавани стоит корабль, но людей нет.
Прилив несет нас к берегу, и я, в меру сил, стараюсь направить лодку к маленькой бухточке слева от гавани. Сияющее ожерелье уходит из виду, днище скребет о камни, и Мари с Кидлатом просыпаются. Мари оглядывается. За каменистым берегом угрюмо качается лес.
