Сад
Жарко так, что я просыпаюсь уже вся в поту. Дышится тяжело, как будто через пар. Небо такое же уныло-серое, как и накануне, и солнца пока не видно.
Скоро придут дожди. Надеюсь, мы доберемся до города раньше, но в таких делах не угадаешь. Иногда они приходят в ясные дни; облака накатывают, словно прилив, и обрушивают на землю потоки воды, которые смывают дома раньше, чем мы успеваем построить дамбы, уложить мешки с песком или связки тростника. Иногда они накрывают небо такими плотными и тяжелыми тучами, что оно, кажется, вот-вот упадет, как одеяло, но дождь лишь капает, будто в раздумье, и может в любой момент всосать всю влагу назад, в небо.
Джекфрутов на завтрак не осталось, и Мари раздает последние оставшиеся апельсины.
– Никогда больше не захочу апельсинов, – говорю я, отправляя свой в карман. Мари ухмыляется и жует свой. Эта ее одержимость апельсинами немножко меня беспокоит.
Попытка добыть еще одну рыбину заканчивается ничем: речные обитатели не успели проголодаться и держатся настороженно в утреннем свете. Наполняем животы водой и трогаемся в путь. Деревья жмутся к берегу, и мы петляем между ними. Кидлат пытается скакать и, споткнувшись, смеется. Приятно видеть его веселым, а не испуганным.
Через пару часов начинает сводить живот, а еще через час Кидлат тянет Мари за руку, показывая, что хочет есть. Ищем среди деревьев фруктовые, но вокруг только заросли колючей акации, хватающей нас за руки и плечи. Ломать ветки нельзя – на акациях живут дивата, духи-хранители, мстящие тем, кто вредит их дому. Когда нана рассказывала мне о них, я представляла красивых женщин в фут высотой, сидящих на ветках в оранжевом шелке. Теперь же, столкнувшись с острыми колючками, думаю только о том, что у богов, должно быть, очень толстая кожа.
В воздухе ощущается какой-то странный запах: сладковатый, дурманящий, слегка тухловатый. От него кружится голова и ноют зубы. Назвать его совсем уж неприятным нельзя, но тем не менее Мари накрывает нос туникой. За долгим поворотом реки вдруг открывается нечто такое, из-за чего мы с Мари останавливаемся как вкопанные. Плетущийся чуть сзади Кидлат наступает мне на пятку, но я едва замечаю.
Перед нами поляна, укрытая прекрасным ковром зеленого, черного и золотистого цвета. Он расстилается по обе стороны от реки, которая сужается в этом месте и ускоряет бег. Должно быть, исток уже близко. Нити блестят под лучами поднявшегося высоко солнца. Запах усиливается, и я чувствую, как кружится голова и тело словно засыпает. Примерно то же, по словам Бондока, испытывает пьяный. Сделать еще один шаг я не успеваю – Мари машет рукой.
– Ты куда? – шипит она сквозь тунику.
Смотрю на ковер, только это уже не ковер. Пячусь. Кидлат спешит убраться, но я спотыкаюсь об него, и мы вместе валимся на землю.
Туча мух и ос поднимается прежде нас, и мерцающие черные и золотистые нити превращаются в нечто крылатое, глазастое и гудящее, а зеленые и оранжевые краски оказываются упавшими плодами манго в разной степени гниения. Встревоженные нашим появлением, насекомые вьются какое-то время над поляной, потом снова садятся, как наброшенная на гниющие фрукты сеть. Я вижу разбегающихся крыс и чувствую тошноту от жары и едкого запаха.
Мари смеется, глядя на мое изумленное лицо.
– Что с тобой?
Иголочки растерянности и смущения покалывают щеки. Признаться, что я видела, стыдно. Пожимаю плечами, натужно смеюсь. Кидлат выбирается из-под меня.
– Фу!
Мы вздрагиваем, поворачиваемся и смотрим на него.
– Что ты сказал? – осторожно спрашиваю я.
– Фу. Мухи, фу.
Эти слова – первые, произнесенные им в нашем присутствии. Мари фыркает и смеется.
– Молодчина, хорошо сказал.
– Так ты умеешь говорить, – восклицаю я, качая головой, но он только пожимает плечами – конечно.
– Отличный выбор для первого слова. – Мари с улыбкой указывает на край поляны. – Надо ее обойти. Тебе, может быть, нравится запах гнили и мухи под ногами, а мне – нет. – Уже сделав первый шаг, она оглядывается через плечо.
Я беру Кидлата за руку, и мы следуем за ней.
– Должно быть, мы прошли мимо манговой рощи. – Где-то здесь мистер Замора потерял своих бабочек, и где-то здесь Дату подобрал гнилой фрукт. Интересно, что думают о нашем побеге другие дети в приюте. И думают ли вообще. – Дом уже близко.
– Дом, – серьезным тоном говорит Кидлат. – Твоя нана.
– Да. – Мои губы растягиваются в такой широкой улыбке, что ей не хватает места на лице. Голос у малыша чистый и приятный. Он смотрит на меня и отвечает такой же широкой улыбкой, от которой в груди поднимается теплая волна. Раньше такое чувство вызывала только нана; только она означала для меня и дом, и покой, и все по-настоящему важное. Такой же вселенной, как говорила нана, был для нее ама.
– И моя нана?
– Да.
– Ами! Кидлат! – радостно кричит Мари. – Посмотрите!
Мы продираемся через густую путаницу акаций, высаженных – до меня это доходит только теперь – для защиты манговой рощи от воров и чужаков вроде нас.
Догоняем Мари.
– Посмотрите! – снова говорит она, и Кидлат с радостным смехом бежит вперед. Поляна была лишь началом плодовой фермы, и эта роща засажена питайей, плоды которой, драконовы фрукты, зреют под колючим зеленым пологом. Кидлат разрезает один плод острой кромкой листа и бегом возвращается к нам.
– Руки. – Мы послушно протягиваем руки. Он отворачивает кожуру, и белая, с семенами мякоть вываливается нам на ладони. – Ешьте.
– Благодарю вас, сэр. – Мэри снова отвешивает низкий поклон. Мальчуган смеется и бежит за новой добычей. Запах у драконова фрукта едва уловим – приятная перемена после тошнотворных гниющих манго, – а вкус сладкий и чистый. После четвертого плода голод начинает отступать, оставляя лишь ноющую боль под ложечкой.
– Какое прекрасное место. – Мари откидывается на спину и потягивается, как кот, ждущий, что ему погладят живот.
– Мы уже близко, Мари. – Волнение не позволяет мне лечь. – Мы проезжали мимо этой рощи по пути в порт. Думаю, еще несколько миль. Может быть, три…
– Судя по тем манго, за ней никто не ухаживает.
– Ммм. Ты меня слышала?
– Просто позор, что все это никому не нужно и пропадает впустую. И здесь так красиво. – Мари вдруг садится. – Ами, – негромко говорит она и смотрит на меня в упор светлыми, с золотистой радужкой глазами. – Можно попросить тебя о чем-то?
– О чем?
Мари улыбается, но в выражении лица, за улыбкой, кроется что-то неопределенное, как будто она нервничает или не уверена в чем-то. Но, конечно, такого не может быть, ведь Мари никогда не нервничает и уж точно не бывает неуверенной в себе.
– После того как мы доберемся до города и что бы ни случилось потом, мы можем вернуться в лес? Не обязательно в этот лес, – добавляет она. – Куда-нибудь, где есть деревья, цветы и река?
