Священник и доктор опускают глаза, а мистер Замора достает из нагрудного кармана конверт, в котором, очевидно, и лежит упомянутое соглашение. Подписанное доктором Томасом и благословленное отцом Фернаном. Одобренное экспертами из далеких заморских стран. Весь мир против нас.
– Все они придерживаются мнения, что это наилучшая – нет, единственная стратегия. Для обеспечения порядка в проведении мероприятий правительство направляет на остров подкрепления. Сестры помогут сопроводить всех вас в госпиталь для проведения осмотра. Так начинается новая эра.
Это конец. Все молчат, никто не поднимается, чтобы спросить о чем-то мистера Замору. Дощечки стоят у ступеньки перед кафедрой.
Sano. Leproso.
И я вдруг ловлю себя на том, что забываю дышать.
Статья XV
На следующее утро в конце каждой улицы появились бамбуковые столбики с прибитыми к ним большими деревянными дощечками. На дощечках – уведомление. Вверху – карта острова Кулион с красными кружками, показывающими, где находятся районы Sano и Leproso.
Везде повторяется одно и то же. Я оторвала один листок и принесла нане, которая не смогла подняться из-за больной ноги и осталась в постели.
СТАТЬЯ XV, ГЛАВА 37
АДМИНИСТРАТИВНОГО КОДЕКСА.
Изоляция лиц, больных проказой
1. Всем жителям острова надлежит пройти медицинский осмотр на предмет установления наличия или отсутствия проказы.
2. Лица, у которых обнаружена проказа, должны быть изолированы в районах Leproso в пределах г. Кулион. Несанкционированный проход в районы Sano строго воспрещен.
3. При обнаружении у взрослого (старше восемнадцати лет) отсутствия проказы директор департамента здравоохранения выдает ему разрешение оставаться в зонах Sano г. Кулион. Ограниченный проход в зоны Leproso может быть разрешен при надлежащем надзоре.
4. При обнаружении у ребенка (младше восемнадцати лет) отсутствия проказы он поступает под опеку директора департамента здравоохранения или его уполномоченного представителя. В этом случае ребенок подлежит отправке в приют на острове Корон.
Есть и другие правила, но дальше пункта «4» я уже не читаю. Из него следует, что, поскольку мне нет восемнадцати, я должна отправиться на Корон. В самом низу красным написано:
РАСПОРЯЖЕНИЕМ ДИРЕКТОРА ДЕПАРТАМЕНТА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ УКАЗАННЫЕ ПРАВИЛА ВСТУПАЮТ В ДЕЙСТВИЕ В ТЕЧЕНИЕ ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ДНЕЙ
Прочитав уведомление, нана велела отправить бумажку на растопку, но слова документа уже отложились в памяти. Я думаю о тех, кто писал эти слова на дощечках. Понимали ли они, что переписывают всю мою оставшуюся жизнь? Или для них, как и для каждого из нас, кого в школе наказывали переписыванием, слова превращались под пером в паучков и их значения разбегались по бумаге?
В какой-то момент мне показалось, что все это только приснилось. Визит сестры Клары, собрание, мистер Замора. Проснувшись на следующее утро, я подумала, что, может быть, слишком долго пробыла на солнце и у меня сварились мозги. Но занятия в школе отменили до завершения разделения, и уведомления на столбах никуда не делись.
В постели плачет нана, и это точно не сон. Не сон – Бондок и Капуно, плакавшие у нашего дома после проведенной в таверне ночи. Бондоку надлежит отправиться в другую часть города, Sano, далеко от своего дома и далеко от нас, точнее, от наны. Капуно снова и снова повторяет, что ничего не понимает.
Я понимаю и не плачу. Внутри все съежилось, слезы высохли и застряли в горле, как орех. Интересно, а что другие дети, у которых родители – Тронутые? Ощущают ли они ту же сдавливающую грудь тяжесть?
Нана не в лучшем настроении, и стены теснят со всех сторон. Я выхожу из дома и иду в конец дворика, где нахожу согретое солнцем местечко. Ночью деревья сбросили на землю крохотные ягоды. Есть их нельзя, но они очень красивого фиолетового цвета, и я собираю плоды в подол юбки. Набираю тридцать штук – столько лет нане. Разделяю по парам и устраиваю соревнования на склоне холмика. В конце концов остается три лучших. Все они скатываются по склону быстро, но после нескольких попыток мне все же удается определить ягодку-победительницу. Ни размером, ни цветом она не отличается от остальных. На ее поверхности нет никаких отметин, он не глаже других, но каждый раз приходит к финишу первой. Интересно, в чем ее отличие?
Ложусь на спину и слежу за перемещением солнечного пятнышка, пока само солнце не опускается за наш дом и свет тускнеет. Ягодку-победительницу держу в руке и не выпускаю. Она постепенно теплеет, становится скользкой, и через какое-то время уже не понять, где кончается моя рука и начинается плод. Деревья бросают тени на землю, и облака так слабо приколочены к темнеющему небу, что местами начинают расползаться. В одном проступают очертания свиного рыла, другое напоминает летучую рыбу с лишним плавником, который, если прищуриться, превращается в лодку.
Небо блекнет. В моих мыслях, хотя я и не хочу этого, все чаще появляется мистер Замора. Я думаю о сидевших молча докторе Томасе и отце Фернане, а еще о сестре Маргарите с плотно сжатым, напоминающим рыболовную леску ртом.
Темнеет. Наступает вечер. Нана зовет меня домой. Я вскакиваю, и ягода лопается в ладони.
Осмотр
На следующий день сестра Маргарита приходит за нами, чтобы сопроводить на медосмотр. Хотя нана очевидно Тронутая, ей нужно показаться государственным врачам и получить соответствующие бумаги. Сестра Маргарита рассказывает, что на всех составляющих нашу страну островах, о которых нам рассказывают в школе, Тронутых собирают группами, сажают на корабли и отправляют на остров Кулион.
Открыв дверь, монахиня обнимает нану. Лицо у нее такое же печальное, как у моей матери, голова из-за просторной рясы кажется усохшей, маленькой, как у спеленатого младенца. Нана не любит монахинь, и я боюсь, что она станет грубить гостье, но мои опасения не оправдываются. Более того, нана едва ли не падает в объятья монахини. Женщины обмениваются несколькими негромкими словами, и это означает, что разговор не предназначен для моих ушей. Я остаюсь в спальне, жду, когда меня позовут. Наконец зовут. Одной рукой нана крепко сжимает мою руку, другой – палку.
Хотя мистер Замора прибыл только два дня назад, по всей нашей улице, на зеленых участках между домами, вырастают новые дома. Из срубленного в лесу бамбука возводятся стены, на крышу идут банановые листья. В этих маленьких квадратных домиках предстоит жить новым переселенцам.
С новыми постройками, заполнившими пустые прежде места, Кулион воспринимается иначе: он как будто сжался и чуть больше напоминает поселок, а не холм. Лес отступил выше. Лужайку рядом с пекарней вытоптали так, что травы на ней не осталось. Рука наны дрожит в моей, и я знаю – она думает о посаженных нами семенах. Саду с бабочками здесь уже не бывать.
Мы идем по улице. Сестра Маргарита стучит в двери домов, и соседи присоединяются к нашей процессии. Все молчаливы, унылы и понуры, как бывает обычно на похоронах. Дива привязала своего новорожденного малыша к груди. Я пытаюсь взглянуть на него, но вижу только лобик. На нашей улице двенадцать новых домов; некоторые построены полностью, другие только начаты – на выровненных участках лежат штабелями приготовленные для стен бамбуковые колья.
