– А что такое аурелиан? – Неуклюжий язык Солль хорошо принял это изящное слово. Красивое, сверкающее, как золотые кружева.
Женщина улыбнулась, заметив смущение на ее лице.
– Тот же коллекционер, только более научного склада. Хотя некоторые убивают бабочек, чтобы изучать их. Я не убиваю. Я создаю живые музеи для садов.
– Как?
– Высаживаю цветы, которые им нравятся, иногда делаю плетеные или стеклянные ограждения, чтобы они жили в безопасности и тепле.
– Как хранитель бабочек в зоопарке?
Женщина радостно хлопнула в ладоши. Солль заметила на одной из них уродливый шрам и поспешно отвела взгляд.
– Да! Именно так. Надо будет переделать табличку. – Хозяйка кивнула в сторону двери с болтающейся на ней деревянной дощечкой. На темно-синем фоне красовались тщательно выписанные золотистой краской буквы.
АМИХАН ТАЛА
АУРЕЛИАН
САДЫ ДЛЯ БАБОЧЕК
Спрашивайте – ответим
– Летом, во время фестиваля, я вешаю ее у главной дороги. Большинство интересующихся просто спрашивают, что это значит, но работы хватает. А что ты делаешь?
Солль нахмурилась.
– Я – ребенок. Учусь в школе, помогаю по хозяйству…
Такой ответ Амихан не приняла.
– Нет, нет. Что ты делаешь?
– Помогаю поварихе…
– Нет! – твердо, но благожелательно сказала женщина. – В чем ты хороша? Что тебе нравится делать? И чем бы тебе хотелось заниматься до конца жизни?
Солль задумалась, придумывая ответ, который понравился бы хозяйке дома. Кем стать? Учительницей? Секретарем? Нет, пожалуй, чересчур. С другой стороны, здесь, перед ней, сидела женщина, жившая в лесу, в домике, облепленном бабочками. Учитывая это, невозможное представлялось чуточку возможным.
– Я бы хотела стать хранителем бабочек.
Амихан подалась вперед.
– А вот это очень хорошая идея.
Внутри у Солль как будто распустился теплый цветок.
– А как вы стали хранителем?
– Чтобы было понятно, мне придется начать с начала. История долгая, а значит, скучная.
– Не представляю, как такое возможно.
– Ты устала?
Солль решительно покачала головой:
– Нисколечко.
Она действительно не устала. Воздух в комнате как будто наполнился электричеством.
– Скажи-ка, тебе приходилось слышать о Кулионе?
– Колонии для прокаженных?
– Да. Что ты знаешь о нем?
– Там полно прокаженных. – Девочка поежилась и бросила осторожный взгляд на изуродованную шрамом руку.
Женщина сухо рассмеялась.
– Это верно. И что ты об этом думаешь?
– Стараюсь не думать.
– Стараешься не думать?
– Есть вещи приятнее.
– Почему? Тебе страшно?
– Потому что это отвратительно!
Женщина вздрогнула.
– По-моему, – сказала Амихан, – отвращение идет от страха. Так почему ты боишься прокаженных?
Солль снова поежилась, вспомнив старика, приходившего иногда к двери приюта за подаянием. Госпожа всегда заставляла приглашать его за стол и кормить. Однажды Солль сама открыла ему дверь, и он, проходя мимо, коснулся ее беспалой рукой. Но давать такой ответ хозяйке дома было бы глупо. Старика боялись все дети и говорили о нем вещи куда как неприятные.
Но она уже видела, что разозлила Амихан. Атмосфера снова изменилась. Эта женщина походила на облако: сейчас она могла быть мягкой, как подушка, а через минуту потемнеть, превратиться в тучу и грозить бурей.
– Я хотела сказать…
– Я знаю, что ты хотела сказать. – Взгляд Амихан остановился на стене над головой девочки. – Должна предупредить тебя, что без доброты хранителем бабочек стать невозможно. Было ли добрым то, что ты сказала?
– Нет, – глухо ответила Солль.
Обе замолчали. Лицо Амихан оставалось непроницаемым – туман в безветренный день. Солль заерзала на стуле.
– Извините. Я была не права.
– Мне жаль, что ты питаешь отвращение к людям, которые просто другие. К людям страдающим и не причиняющим другим никакого вреда, кроме как своим существованием.
Лучше бы накричала, подумала Солль и поспешила сменить тему.
– И вот так вы стали авре… арала…
– Аурелианом.
– Аурелианом, – повторила девочка с удовольствием, выдохнув слово, как море – бриз. – Вы были доброй?
– Нет. – Ее глаза вспыхнули, как догорающие уголья. – Я попала сюда благодаря удаче. И, конечно, благодаря любви. На этом стоит большинство историй. И большинство путешествий. И привело меня сюда путешествие.
– Так вы родились не здесь?
Женщина покачала головой.
– Если не здесь, то где?
– Не догадалась? – с насмешливой серьезностью спросила Амихан.
– На Кулионе? – недоверчиво ахнула Солль. – Но… но как вы выбрались оттуда?
– Опять-таки благодаря любви и удаче. У меня было и то, и другое, но я потеряла и первое, и второе.
Три
Негромкий, завораживающий голос спотыкался о паузы, когда хозяйка оглядывала комнату, как будто обдумывала следующую часть своей истории. От детства, проведенного среди прокаженных, – к приюту и дружбе с девочкой, названной в честь бабочки, и дальше – к переправе на брошенной лодке. Слушая всю эту разбавленную паузами историю, Солль должна была бы увериться, что Амихан сочинила ее, соткала из темноты.
Но она знала и ничуть не сомневалась, что все так и есть, что когда Амихан останавливается, она вспоминает то, что видела, и переживает заново. И когда женщина дошла до роя бабочек в палате, девочка закрыла глаза, вспоминая свою погоню за бабочками вниз по склону. Глаза отказывались открываться, но она не хотела пропустить ни слова.
Самая долгая пауза случилась, когда Амихан рассказала о молчании наны, о руке Бондока и приходе муссона. Солль резко вскинула голову.
– Так ваша нана не умерла? – изумленно спросила она, не обращая внимания на бегущие по щекам слезы. Хотелось верить, что у истории будет более счастливое окончание.
Амихан медленно покачала головой:
– Увы…
– Но это несправедливо!
– Не совсем так.
Солль непонимающе посмотрела на нее.
– Печально. Ее смерть разбила мне сердце. Но она была очень больна и очень страдала. Лишь годы спустя я поняла, что так было милосерднее.
