– Имя? – спрашивает доктор.
– Амихан.
– Фамилия?
Я знаю, что такое фамилия, но не знаю ответа, а потому называю имя наны.
– Возраст?
– Двенадцать лет.
Он записывает мое имя и возраст в формуляр, потом поднимает голову и смотрит на меня. Я вижу лучистые морщинки в уголках глаз и понимаю, что доктор улыбается под маской.
– Итак, Амихан Тала. Я – доктор Родель из Манилы. Знаешь, где это?
Я киваю. Манила – самый большой город в нашей стране, то место, где, как говорит доктор Замора, я когда-нибудь получу работу. Отсюда она далеко-далеко.
– Я осмотрю тебя, и это совсем не больно, так что бояться не нужно. Моей внучке девять лет, и ей не нравятся врачи, хотя я, ее лоло, доктор! А твой лоло живет на Кулионе?
– Нет. – Доктор мне нравится, но показывать это я не хочу, потому что он на стороне мистера Заморы.
– С кем ты живешь? Тот мужчина, что был с тобой, твой ама?
Я качаю головой и смеюсь, представив, как скривилась бы и фыркнула презрительно нана, если бы узнала, что доктор Родель принял Бондока за моего отца.
– Я живу с моей наной.
– А где она?
– Ее отправили домой с документами.
– Ага. – Доктор переходит на серьезный тон. – Значит, она – прокаженная?
– Мы здесь не пользуемся этим словом, – говорю я, не успев толком подумать. Впрочем, доктор Родель, похоже, не обижается.
– Если так, извини. – Глаза его опять улыбаются. – Боюсь, маску мне все-таки придется оставить. На всякий случай. Я позову одну из сестер; нужно проверить твой живот и ноги. – Он делает рукой жест, на который, к счастью, отзывается сестра Маргарита.
– Мне потребуется полный осмотр. Будьте добры, задерните, пожалуйста, шторы.
Монахиня задергивает висящую на карнизе занавеску, отделяя нас троих. Проникающий через ткань свет бледнеет. Потом сестра Маргарита помогает мне снять платье и оборачивает вокруг меня простыню, чтобы доктор Родель мог осмотреть мою кожу и проверить ее на наличие характерных признаков и онемения. Работает он быстро, и сестра передвигает простыню так, чтобы он смог осмотреть и живот. Мне щекотно, но я сдерживаюсь. Наконец осмотр закончен, и сестра Маргарита убирает простыню и помогает мне одеться. Доктор Родель берет палочку с ваткой и осторожно вставляет в ноздрю.
– А это для штучек, которые слишком малы для моих старых глаз. – Он кладет ватку в бумажный кулечек. – Но, похоже, твоя нана хорошо о тебе заботилась.
– Да, – киваю я. Хочу спросить, значит ли это, что я могу остаться с ней, но сестра Маргарита уже сдвинула штору и ведет меня к Бондоку, так что я едва успеваю пробормотать быстрое спасибо.
Глаза доктора Роделя улыбаются, и он машет рукой Диве. Сестра Клара вручает мне документ. Мы с Бондоком выходим, а доктор уже смотрит на пальцы Дивы. Ее малыш по-прежнему плачет.
Результаты
Документ у меня в руке не такой, как у наны, но такой же, как у Бондока. Клеточки Sano и Leproso остались пустыми, и печати тоже нет. Наверно, прежде чем решать, они ждут, что скажет ватный шарик о тех штучках, которых не видит доктор Родель.
Я знаю, что Тронутыми становятся из-за крохотных частичек, которые попадают в тело. Вот почему мы с наной не пьем одну воду и не едим с одной ложки – чтобы эти крупинки не перешли от нее ко мне. Чего я не знала, так это того, что увидеть их можно, если взять мазок из носа. В носу щекотно – я тру его, размышляя, как буду чувствовать себя, если окажется, что я Тронутая и могу остаться. А если меня признают Нетронутой и отправят в приют? Две эти возможности гнетут меня, как усевшиеся на плечи темные демоны.
В поле еще работают мужчины. Я уже не помню, как оно выглядело, когда на нем не было домов. Странно все получается. Я не помню, как выглядело лицо наны до того, как у нее провалился нос, или какой была школа до прихода сестры Маргариты. Все меняется так быстро.
Нана, когда мы приходим, занята уборкой дома: гоняет туда-сюда пыль по земляному полу. Капуно наблюдает за ней, как будто ему это интересно.
– Ну что?
Бондок устраивается рядом с братом и начинает рассказ о государственных врачах, шторах на карнизе и ватных палочках, которыми щекочут в носу.
– А куда ж подевали больных? – спрашивает нана. – Ами, ты видела Роситу?
– Нет. На кроватях никого не было, и они все стояли у стены.
– Может, тот чужак выбросил их на улицу, – говорит она, имея в виду мистера Замору.
– Только для того, чтобы взять мазки? – подает голос Капуно. – И какой в этом толк?
– Для микроскопа, – говорит Бондок. – Мой доктор сказал, что они привезли с собой микроскоп из Манилы.
– А что такое микроскоп? – спрашиваю я.
– Такая штука, которая все увеличивает, – объясняет нана. – Доктора посмотрят в нее и определят, есть ли у тебя те крохотные штучки, из-за которых становятся Тронутыми.
– Надеюсь, они у меня есть, – вздыхает Бондок. – А еще надеюсь, что я передал их мистеру Заморе, когда стоял перед ним в церкви.
– Молчи, – цыкает на него нана. – Сам не знаешь, что говоришь.
– Какой у тебя документ? – обращается ко мне Капуно, и я понимаю, что он хочет сменить тему. Показываю ему бумагу, и он качает головой. – Что ж, будем ждать.
Ждем долго. Вечернее небо сменяется утренним. Бондок и Капуно спят у нашего очага, а утром готовят нам завтрак. Весь день сидим дома, чтобы не пропустить того, кто придет из больницы, но снова наступает вечер, и округлившаяся луна повисает в небе. Все вчетвером – Бондок, Капуно, нана и я – мы устраиваемся поужинать рисом и соленой рыбой, когда кто-то осторожно стучит в дверь.
– Войдите, – отзывается нана.
Доктор Томас переступает порог.
– А мы только есть собрались. – Она тяжело, с гримасой поднимается.
– Извините, Тала. Мы только что получили результаты для Ами. И для вас, Бондок.
– И что?
– Может, мне лучше заглянуть попозже? – Доктор Томас заметно нервничает, и я понимаю, что хороших новостей ждать не стоит, но, с другой стороны, какие новости могли бы быть сейчас хорошими для всех?
– Нет, – говорит Бондок. Он так и остался сидеть и теперь хмуро смотрит на доктора Томаса. – Рассказывайте, что там велел передать этот ваш доктор Замора.
Доктор Томас откашливается и передает нане и Капуно по листку.
– Это ваши официальные документы. В них подтверждается наличие у вас Mycobacterium leprae и содержится обязательство находиться в пределах зон Leproso, когда новые правила вступят в силу.
– А я? – спрашивает Бондок.
