Религия.
В области религии А.П. Чехов тосковал по атеизму. Эта тоска возникла у него в детские годы. Его родители стремились привить всем своим детям строгую религиозность. Но делали они это так неистово, что привили им отвращение к ней.
9 марта 1892 г. А.П. Чехов писал И.Л. Леонтьеву (Щеглову): «Я получил в детстве религиозное образование и такое же воспитание — с церковным пением, с чтением апостола и кафизм в церкви, с исправным посещением утрени, с обязанностью помогать в алтаре и звонить на колокольне. И что же? Когда я теперь вспоминаю о своём детстве, то оно представляется мне довольно мрачным; религии у меня теперь нет. Знаете, когда бывало я и два мои брата среди церкви пели трио „Да исправится“ или же „Архангельский глас“, на нас смотрели с умилением и завидовали моим родителям, мы же в это время чувствовали себя маленькими каторжанами. Да, милый! Рачинского (поборника религиозного воспитания детей. — В.Д.) я понимаю, но детей, которые учатся у него, я не знаю. Их души для меня потёмки. Если в их душах радость, то они счастливее меня и братьев, у которых детство было страданием» (В. Ермилов. Антон Павлович Чехов. 1860–1904. М., 1949, с. 14–15).
Наука.
В области науки А.П. Чехов тосковал по истине. Он стал активно приобщаться к ней на медицинском факультете Московского университета (1880–1884), где он учился у выдающихся учёных того времени — И.В. Склифосовского, Н.Ф. Филатова, С.С. Корсакова, Г.А. Захарьина, А.А. Остроумова, А.И. Бабухина и др.
Особенно сильно А.П. Чехову полюбился Климент Аркадьевич Тимирязев. Он писал о нём: «Тимирязев, человек, которого… я очень уважаю и люблю» (Бердников Г.П. А.П. Чехов. Ростов-на-Дону, 1997, с. 69).
К.А. Тимирязев, как известно, был неистовым пропагандистом учения Ч. Дарвина. Очевидно, в первую очередь под его влиянием А.П. Чехов стал дарвинистом.
Писательская карьера двадцатилетнего первокурсника Антона Чехова началась с высмеивания дикого невежества вообще и дремучего антидарвинизма в частности. В его первом напечатанном рассказе — «Письмо к учёному соседу» — урядник Василий Семи-Булатов приводит «убийственные» аргументы против происхождения человека от обезьяны.
Урядник пишет к учёному соседу: «…если бы человек, властитель мира, умнейшее из дыхательных существ, происходил от глупой и невежественной обезьяны то у него был бы хвост и дикий голос. Если бы мы происходили от обезьян, то нас теперь водили бы по городам Цыганы на показ и мы платили бы деньги за показ друг друга, танцуя по приказу Цыгана или сидя за решёткой в зверинце. Разве мы покрыты кругом шерстью? Разве мы не носим одеяний, коих лишены обезьяны? Разве мы любили бы и не презирали бы женщину, если бы от неё хоть немножко пахло бы обезьяной, которую мы каждый вторник видим у Предводителя Дворянства?» (Чехов А.П. Собрание сочинений в 8-и томах. Т. 1. М., 1970, с. 185).
На четвёртом курсе А.П. Чехов стал работать над темой «История полового авторитета», в которой он исходил из эволюционного учения Ч. Дарвина.
Начинающий исследователь А.П. Чехов пришёл к выводу, что половой авторитет — результат эволюции животного царства. Но он высказал предположение, что в ходе дальнейшей эволюции между полами наступит равенство. Он писал: «Сама природа не терпит неравенства. Она исправляет своё отступление от правила, сделанное по необходимости… при удобном случае. Стремясь к совершенному организму, она не видит необходимости в неравенстве, в авторитете, и будет время, когда он будет равен нулю» (Бердников Г.П. А.П.Чехов. Ростов-на-Дону, 1997, с. 70–71).
По окончании университета в 1884 г. А.П. Чехов совмещал писательство с врачеванием. Его однокашник по университету Г.И. Россолимо вспоминал о Чехове-враче: «Он любил давать врачебные советы и следил за научной и практической медициной по периодической литературе. Отношение его к больным отличалось трогательной заботливостью и мягкостью: видно было, что в нём, враче, человечное достигало высокой степени, что способность сострадать, переживать вместе с больным его страдания была присуща не только ему как человеку, но ещё более как врачу-человеку» (там же, с. 73).
В конце 80-х гг. А.П. Чехов вынужден был отказаться от врачебной практики, однако при необходимости он продолжал оказывать бесплатную медицинскую помощь тем, кто в ней нуждался. Работа врача дала ему богатейший материал для его писательского призвания. Он писал: «Не сомневаюсь, занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность; они значительно раздвинули область моих наблюдений, обогатили меня знаниями, истинную цену которых для меня, как для писателя, может понять только тот, кто сам врач; они имели также и направляющее влияние» (там же, с. 74).
Писательская деятельность не позволила А.П. Чехову продолжить научную работу. Однако интерес к научным занятиям он сохранил на всю жизнь. Наибольшим вкладом в науку он считал свою книгу «Остров Сахалин» (1895). К поездке на Сахалин в 1890 г. её автор готовился с научной дотошностью. Он писал: «Целый день сижу, читаю и делаю выписки… Умопомешательство: „Mania Sachalinosa“… Приходится быть и геологом, и метеорологом, и этнографом» (Ермилов В. Антон Павлович Чехов. 1860–1904. М., 1949, с. 229).
Об отношении А.П. Чехова к науке очень красноречиво свидетельствуют слова его героя — профессора Николая Степановича из «Скучной истории». Вот они: «Как двадцать-тридцать лет назад, так и теперь, перед смертью, меня интересует одна только наука. Испуская последний вздох, я всё-таки буду верить, что наука — самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека, что она всегда была и будет высшим проявлением любви и что только ею одною человек победит природу и себя» (Чехов А.П. Собрание сочинений в 8-и томах. Т. 4. М., 1970, с. 287).
Мы слышим здесь голос убеждённого сциентиста. В какой-то мере сциентистом был и автор «Скучной истории». Во всяком случае, в преобразующую силу научно-технического прогресса он верил больше, чем в силу нравственного совершенствования. Этим объясняются такие его слова о толстовстве (1894): «Толстовская мораль перестала меня трогать, в глубине души я отношусь к ней недружелюбно… Во мне течёт мужицкая кровь, и меня не удивишь мужицкими добродетелями. Я с детства уверовал в прогресс… расчётливость и справедливость говорят мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и воздержании от мяса» (Ермилов В. Антон Павлович Чехов. 1860–1904. М., 1949, с. 286).
После приведённых слов В.В. Ермилов пишет: «Антон Павлович жадно следил за успехами науки, сочувствовал всему передовому в её развитии. Он с наслаждением изучал Дарвина („Какая прелесть!“ — восклицал он о трудах Дарвина). Всевозможные реакционные „походы“ против науки и прогресса встречали у него самое суровое осуждение» (там же).
Что же касается науки и искусства, то их культурное значение А.П. Чехов расценивал на равных. Он не проводил между ними резкой границы. Он выступал за их содружество: «Я хочу, чтобы люди не видели войны там, где её нет. Знания всегда пребывали в мире. И анатомия, и изящная словесность имеют одинаково знатное происхождение, одни и те же цели, одного и того же врага — чёрта, и воевать им положительно не из-за чего. Борьбы за существование у них нет. Если человек знает учение о кровообращении, то он богат: если к тому же выучивает ещё историю религии и романс „Я помню чудное мгновенье“, то становится не беднее, а богаче, — стало быть, мы имеем дело только с плюсами. Потому-то гении никогда не воевали, и в Гёте рядом с поэтом прекрасно уживался естественник» (Бердников Г.П. А.П.Чехов. Ростов-на-Дону, 1997, с. 74).
