<…>
Создание монополизированной государством, моноидеологичной системы социально гуманитарного воспитания людей (при тотальном запрете свободы слова, прессы и дискуссий) было осознанной политикой властей. Соответствующий курс был обозначен в работах некогда главного идеолога большевизма Н. Бухарина (идея «переплавки» в «тигле» революции населения России в «новый человеческий материал») и осуществлен в полном объеме И. Сталиным в русле его программ государственного и партийного строительства. Проект создания «нового человека» и «новой интернациональной общности» советского народа являлся одной из задач коммунистического строительства». Соответствующее идейное наполнение детскосадовских, школьных, вузовских программ, разнообразная система «школ» марксизма-ленинизма, «ленинских зачетов» исполняли функцию постоянно действующего социального фильтра. Задачи выявления и выбраковки ненормативного человеческого материала органично дополняли программы «воспитания» людей»
[175].
Что касается современного российского общества, социолог Левада-центра Наталья Зоркая констатирует: «В определенном смысле можно говорить, что общества в современном понимании этого слова в России нет, как нет и политической нации. <…> Код подчинения государственному насилию (а с ним связан и страх) не разрушился. Советский человек, который был основой тоталитарного режима, сейчас успешно воспроизводится во многих своих чертах: приспосабливающийся, слабый, лукавый, двоемыслящий»
[176].
«Русский характер»: миф или реальность?
Выше уже упоминался введенный Э. Фроммом термин «социальный характер». Также широкое распространение имеет термин «национальный характер». Феномен национального характера привлекал пристальное внимание ученых в 19-м и первой половине 20 века. Особым русским характером нередко объясняют и якобы «особый путь» нашей страны. Однако концепция национального характера вызывает серьезные затруднения при применении ее на практике, и не только потому, что среди представителей одной и той же этнической группы имеется очень большой разброс индивидуальных качеств, но и потому что в современном мире может быть весьма непросто четко определить границы отдельной национальности и ее культуры. Это в полной мере относится и к русской национальной культуре, или же, как модно стало говорить в последние годы (преимущественно в пропагандистских целях), русскому миру. По поводу первой трудности связанной с описанием национального характера славянофил Данилевский писал: «Едва ли возможно найти какую черту народного характера, которой бы совершенно недоставало другому народу; разница только в том, что в одном народе она встречается чаще, в другом реже, в большинстве лиц одного племени она выражается резко, в большинстве лиц другого племени слабо, но эти степени, эта частость или редкость, числами невыразимы. Такой статистики еще не существует. Потому всякое описание народного характера будет походить на тот ничего не говорящий набор эпитетов, которым в плохих учебниках истории характеризуют исторических деятелей; потому и выходят эти описания народного характера иногда столь различными у разных путешественников, нередко одинаково добросовестных и наблюдательных. Одному случалось встретить одни свойства, другому другие, но в какой пропорции встречаются они вообще у целого народа, это по необходимости осталось для обоих неизвестным и неопре-деленным»
[177].
Действительно, первое, что бросается в глаза и вызывает замешательство относительно темы русского национального характера, это то, что написано о нем и пишется до сих пор очень много, но все высказанные мнения являются крайне противоречивыми. Вызывает удивление то, что разные авторы видят в нем взаимоисключающие черты — например, одни говорят о покорности, чинопочитании и раболепии русских (достаточно вспомнить знаменитую книгу Ас-тольфа де Кюстина «Россия в 1839»), другие о свободолюбии. В книге «Россия в обвале» А. И. Солженицын
[178], основываясь на анализе произведений классиков русской литературы, русских историков, а также русских пословиц создает, по-видимому, уж слишком идеализированный образ представителя российского крестьянства «в прошлом» (преимущественно до 19 века). Он пишет, что главными отличительными чертами русского народа являлись: доверчивое смирение с судьбой; сострадательность; готовность помогать другим, делясь своим насущным; «способность к самоотвержению и самопожертвованию»; готовность к самоосуждению, раскаянию; даже преувеличение своих слабостей и ошибок; вера как главная опора характера; роль молитвы; открытость, прямодушие; естественная непринуждённость, простота в поведении; несуетность; юмор; великодушие; уживчивость; лёгкость человеческих отношений; отзывчивость, способность всё «понять»; широта характера, размах решений.
Образ получился уж слишком радужным. Ведь в произведениях тех же классиков русской литературы мы можем найти и множество указаний на жестокость и необузданность нрава русского крестьянства, да и просто связанную с неграмотностью элементарную ограниченность кругозора.
Солженицын также указывал на такие качества русского народа как всеизвестное (худо знаменитое) русское долготерпение, поддержанное телесной и духовной выносливостью; неразвитое правосознание; вековое отчуждение от политики и от общественной деятельности; отсутствие стремления к власти; жажда сильных и праведных действий правителя, жажда чуда; губительно малая способность к объединению сил, к самоорганизации.
Известный американский социолог русского происхождения Натан Лейтес считал традиционными для русского характера такие черты как страх независимости, перепады настроения и потребность во внешнем контроле
[179]. Специалист по русской литературе Д. Ланкур-Лаферьер в книге «Рабская душа России» приходит к выводу, что традиционная покорность и саморазрушение свойственные русской ментальности являются формой мазохизма. «Определение русской души как рабской предполагает, что русские чрезмерно склонны к самовредительству, самопоражению, самоуничижению или самопожертвованию, то есть к поведению, которое определяется как мазохистское <…>», — говорит он
[180]. Собственно и становление большевистской диктатуры, и современные тенденции по реставрации тоталитаризма в стиле СССР в России нередко объясняют именно исконной тягой русского народа к подчинению. Причины этой тяги объясняют по-разному. Обычно это связывают с длительным сохранением крепостного права в России, относительно малым количеством городов, опытом монголо-татарского ига и жестокими методами правления московских князей, позаимствовавшими стиль управления у ханов Золотой орды. Представитель психоисторической парадигмы исследований Ллойд де Моз объяснял устойчивость тоталитарного типа правления в 20 веке характером воспитания детей, который вплоть до 20 века в России отличался крайней суровостью
[181].
