Кроме того, для тех, кто готов к нравственному обновлению совсем не нужно ждать, когда условия для него возникнут на государственном уровне. Ведь, как указывал К. Ясперс, признание моральной и метафизической вины дело сугубо личное, внутреннее. Кроме того, думается, что если оно будет происходить, то неизбежно приведет и к внешним проявлениям в поведении индивида. В эссе «Сила бессильных» Вацлав Гавел писал, что единственное, что простой человек в силах противопоставить тоталитарной системе — это «жизнь в правде»:
«<…> „жизнь в правде“ имеет в посттоталитарной
[323] системе значение не только экзистенциальное (возвращает человеку самого себя), гносеологическое (показывает действительность, как она есть) и нравственное (является примером)»
[324].
«Радиус действия этой специфической силы определяется не числом сторонников, избирателей или солдат, ибо ее место в „пятой колонне“ общественного сознания, среди скрытых интенций жизни, в подавленном стремлении человека к обретению собственного достоинства и к реализации элементарных прав, его истинных социальных и политических интересов. Речь, следовательно, идет о „власти“, опирающейся не на силу той или иной ограниченной социальной или политической группы, а прежде всего на мощный потенциал, скрытый в целом обществе, в том числе во всех его государственных структурах. Эта „власть“, следовательно, опирается не на каких-то „собственных“ солдат, а так сказать, на „солдат своего врага“, то есть на всех, кто живет во лжи и в любой момент — пусть пока только теоретически — может подвергнуться воздействию силы правды (либо, инстинктивно стараясь уберечь свою власть, приспосабливается к этой силе). Это своего рода бактериологическое оружие, которым один штатский может — при соответствующих условиях — вооружить целую дивизию»
[325].
В 1978 году, когда эти слова были написаны, наверное, они могли показаться ничем не обоснованным оптимизмом.
Думаю, мы можем позаимствовать оптимизм и у Карла Ясперса, который был свидетелем самых темных страниц истории Европы 20 века, но, тем не менее, не потерял веру в человеческую природу и исторический прогресс:
«Тысячелетия, если соизмерять их со временем предшествующего существования человека и будущими возможностями, — крохотный промежуток времени.
<…>
Когда мы, основываясь на реалиях нашего века, начинаем видеть все в мрачном свете и считать потерянной всю человеческую историю, мы должны ориентироваться на эти будущие горизонты. Мы должны верить в грядущие возможности человеческого бытия. Если бросить беглый взгляд, то сегодня все выглядит мрачно, но если посмотреть пристальней — нет. Чтобы в этом удостовериться, нам нужен общий масштаб всемирной истории Мы сможем верить в будущее с большей решительностью, если станем действительно современными и в поисках истины будем видеть масштаб человеческого бытия»
[326].
Безусловно, если смотреть в масштабе столетий, исторический прогресс заметен. Растет количество государств, которые эволюционируют, хотя и с трудностями, к более прогрессивным формам правления и более гуманному устройству общества. Кроме того, в зоне ответственности каждого человека находятся шаги, пусть даже и очень маленькие, которые он может предпринимать, для того чтобы исторический социальный прогресс происходил быстрее.
О психологии демократии
Каждый народ имеет то правительство, которое он заслуживает.
Жозеф де Местр
Если люди хороши, правительство не может быть плохим.
Уильям Пенн
Что известно о психологии демократии
Складывается впечатление, что в отличие от психологии авторитаризма и тоталитаризма психология демократии исследована намного меньше. Если теория авторитарной личности была детально разработана, — были описаны разные ее аспекты и психодинамические механизмы формирования авторитарного характера, проведены многочисленные эмпирические исследования, разработаны психологические тесты для измерения выраженности авторитарности, был проведен биографический анализ и анализ черт личности известных диктаторов и их последователей, — а также были изучены психологические последствия тоталитарного террора, то в отношении особенностей характера человека, который поддерживает демократическое устройство общества и влияния демократии на личность такой ясности нет.
Не идеализируя реальную демократию в современных развитых демократических государствах, тем не менее, невозможно не признать, что демократия, даже несмотря на свои несовершенства, представляет собой более здоровый тип общественного устройства. Поэтому, наверное, сложившаяся ситуация неудивительна, ведь и о болезнях написано намного больше, чем о здоровье.
Один из основоположников гуманистической психологии Гордон Олпорт
[327] в 50-е годы прошлого века писал: «В данное время кажется вероятным, что психология будет созревать в направлении базовых постулатов демократии. <…> Вырисовывается фигура человека, обеспеченного достаточным полем разума, автономией и выбором, чтобы получать пользу от проживания в свободном обществе».
Гордон Олпорт в то же время указывал, что согласно некоторым открытиям, сделанным современной ему психологией, относительно жизнеспособности демократических идеалов ответ оказывается негативным. Однако он высказывал надежду, что вскоре психология предложит образ человека более согласованный с демократическими идеалами. Олпорт подчеркивал, что «так как психология не является нормативной дисциплиной, она сама не в состоянии дать ценностный шаблон, по которому нужно оценивать ход становления. Демократия — вот ценностный шаблон, предложенный для проверки уровня развития индивида и общества»
[328].
Думаю, в значительной степени надежды Г. Олпорта были осуществлены гуманистической психологией. Тем не менее, на мой взгляд, его слова не утратили актуальности и поныне. Не только потому, что в современной психологии, как и в середине прошлого века, преобладают детерминистские модели объяснения человеческого поведения. И не только потому, что у реально существующей демократии есть свои проблемы, и это как будто свидетельствует о том, что она не соответствует природе человеческих отношений или вредна для людей. Собственно в обличении несовершенств демократии нет ничего нового. Античную демократию критиковали Платон и Аристотель. Критика буржуазной демократии была начата марксистами. В 20 веке изъяны постиндустриального демократического общества были продемонстрированы в работах Э. Фромма и Г. Маркузе. Что касается России, то в последние годы негативные высказывания по поводу демократии можно встретить не только в блогосфере, но и в серьезных научных публикациях. Так, например, в монографии известного российского психоаналитика М. М. Решетникова
[329] правозащитники именуются «демо-экстремистами», высказываются идеи, что для борьбы с преступностью оправдано ограничение прав и свобод граждан. Ссылаясь на рост преступности в демократических странах, автор задается риторическим вопросом: «Может быть, действительно наступает какая-то „иная“ эпоха? И требуются какие-то иные механизмы общественного и государственного регулирования»
[330]. Однако что касается критики, то думаю уместно вспомнить известное высказывание Уинстона Черчилля: «Демократия — самая плохая форма правления, если не считать всех остальных».
