Он продолжал уговаривать ее остаться во Фландрии, пока он один побывает при французском Дворе, и она в конце концов согласилась.
Ее прощание было нежным, но с предостережением, и сейчас Джеймс вспомнил о нем.
— Не думай, что я — женщина, которую легко взять и бросить. Если ты так думаешь, Джеймс Хепберн, ты не знаешь Анну Тродзен.
Это для него урок на будущее. Но он не мучился угрызениями совести и был не из тех, кто задумывается о будущем. Он полагался на естественный ход событий. Он был в стольких передрягах, когда стоило действительно побеспокоиться. Джеймс слишком часто встречался со смертью, чтобы теперь переживать из-за женского упорства…
Перед ним с поклоном появился паж и спросил, не изволит ли граф Босуэлский пойти за ним.
Он проследовал за пажом. Тот распахнул перед ним двери и объявил:
— Граф Босуэлский.
Джеймс шагнул вперед, ожидая увидеть королеву, о которой был так наслышан. Вместо нее он увидел высокую, степенную и внушительную фигуру, облаченную в красное. Он понял: перед ним кардинал Лотарингский, который, как он слыхал, в паре с братом правит Францией.
Двое мужчин оценивающе посмотрели друг на друга. Сразу же бросалась в глаза чувственность каждого, но во всем остальном вряд ли можно отыскать еще двух людей, столь непохожих друг на друга. Кардинал был гурманом, а Босуэл — обжорой. Кардинал был утончен в общении, а Босуэл прямолинеен. Один из них был физически некрепок, а другой мог своротить гору. Кардинал был изящен в чувствах, а у Босуэла никогда такого не было. Шарль был страшно труслив, а у Босуэла не было и тени страха хоть перед чем-либо. Они оба были сильны, но сила их была разной природы.
Кардиналу была неприятна решительность грубого южанина, а Босуэл гнушался высокомерия изящного кардинала. Но они по достоинству оценили силу, исходящую от каждого. Кардинал был умнее и скрыл свое впечатление более легко.
— Я ожидал увидеть мою королеву, — произнес Босуэл.
— Монсеньер, — улыбнулся кардинал, — вы прибыли из страны, где придворные манеры слегка отличаются от французских. Мы во Франции следуем желанию королевы. Мы не появляемся, пока нам не прикажут.
— У меня письма к королеве от покойной матери. Несомненно, она с нетерпением ждет их.
— Несомненно. Но как королева Франции, она весьма занята. Я знаю, вы прибыли из Дании, где неплохо потрудились. Я слыхал от моей дорогой сестры перед ее печальной кончиной, вы тот самый молодой человек, на которого она могла положиться. И поэтому — добро пожаловать ко Двору Франции!
— Вы очень любезны, монсеньер кардинал, но мне необходимо увидеть мою королеву.
— У вас ведь письма от ее матери?
Кардинал протянул белоснежную тонкую руку.
— Согласно данным мне указаниям я должен передать их лично королеве.
— Да у королевы нет от меня никаких секретов.
— Я уже слышал, — ответил Босуэл, — но таковы мои предписания.
Кардинал вздохнул:
— Есть один момент, который мне нужно с вами обсудить. Королева не знает о смерти матери. Я сам бы хотел сообщить ей об этом и сделать это мягко. Последнее время она болеет, и я тревожусь, что шок от известия может оказаться слишком сильным.
Босуэл презрительно поджал губы. Ему было непонятно, с какой стати он должен слушаться приказов кардинала. Он вообще приказов не любил. Его манера поведения с последней королевой была предельно открытой. Он не был придворным интриганом или льстецом. Королевы-матери больше нет, и шотландской королеве хорошо бы знать о той острой опасности, которая существует теперь. Он появился здесь, чтобы предупредить ее, а этот человек, несомненно, ради собственной выгоды, требует его молчания, да еще в таком деле.
— Мне не были даны указания, — заявил Босуэл, — молчать по этому поводу.
— До настоящего времени… нет, — согласился кардинал.
— Милорд, я должен обсудить этот вопрос с моими соотечественниками. Я знаю, граф Сетон здесь, в Сен-Жермене.
— Граф Сетон уже извещен.
— А король Франции? — нахально спросил Босуэл. — Его тоже предупредили?
— Монсеньер, королю ничего не известно о трагедии. Если бы он знал, то не удержался и сообщил бы королеве.
— Что же, выходит, король и королева пребывают в неведении о событиях, которые касаются их.
В ответ на дерзость кардинал лишь улыбнулся, а потом сказал:
— Король и королева еще очень молоды, почти дети. Нашим желанием, я говорю о ее дяде, графе де Гизе, себе и королеве-матери Франции, было не перенапрягать детей. Мы стремимся облегчить их ношу. Таково наше мнение. Кроме того, здоровье у королевы неважное, и она не должна переживать сейчас еще по этой причине. Поэтому, граф Босуэл, вы не скажете ей о смерти матери. Я сделаю это лично и в подобающий момент.
— А вы не боитесь, что кто-нибудь сболтнет по неосторожности?
— Мы знаем, как обращаться с такими людьми, милорд. Мы все, кто любит королеву, не имеем ни малейшего желания причинить ей вред. Пообещайте, что вы ничего не скажете королеве, и никаких препятствий для вашей встречи с ней не будет.
Босуэлл раздумывал лишь мгновение. Его проницательности хватило, чтобы заметить, как этот человек стремится расстроить его встречу с королевой.
— Я обещаю, — сказал он.
Кардинал был доволен. Этот шотландский искатель приключений сдержит слово.
* * *
Джеймс Хепберн, граф Босуэлский стоял перед королевой Франции и Шотландии.
Он опустился на колено и поцеловал ей руку, и ему было предложено подняться. Среди королевского окружения ему сразу бросилась в глаза облаченная в красное фигура кардинала.
Так вот она — королева Шотландии! — задумался он. Молодая женщина, о которой он слышал так много. Она выглядела бледненькой и хрупкой.
И в следующие секунды Джеймс увидел за королевским обликом Женщину. Он видел эти вьющиеся каштановые волосы, вспыхивающие золотом, миндалевидные, но небольшие глаза, нежный улыбающийся рот, бледную и нежную кожу, осанку, которая выдавала благородство крови и великое чувство собственного достоинства. Он отдал должное ее красоте, но, по правде говоря, ожидал чего-то большего. Он вспомнил о темной красоте Анны… Красота Марии Стюарт была совершенно иной.
Ее неразбуженная чувственность была источником удивительной притягательности. Эта тайна привлекала больше, чем ее красота, но Джеймсу такое было непонятно. Его занимало то, что на поверхности, то, что ясно. Он вспомнил о болезненности Марии, и это не понравилось ему. Она была француженка, а перед всеми называла себя королевой Шотландии. Ее наряд и манеры, да и вообще все вокруг было французским. Она была хрупким и милым созданием — и это все, что он смог разглядеть.
Однако она — его королева, и он прибыл сюда по делу.
