Она сказала:
— Граф Бедфорд, сэр Фрогмортон, я не подпишу Эдинбургский договор.
— Да он уже подписан, Мадам.
— Однако похоже, от этого он не становится ценным, если вам уж так нужна моя подпись.
Они не нашлись, что возразить.
А дальше был еще один неумный шаг, но в Марии говорило уязвленное самолюбие.
— Я не поставлю подпись, о которой вы просите. Мне нужно время для обдумывания.
Раздраженные, они покинули ее. Они написали министрам, а Елизавета Английская поклялась, что не забудет нанесенной обиды до той поры, покуда эта прекрасная голова остается на таких изящных плечиках.
* * *
Мария отправилась в Реймс провести некоторое время со своей тетей, Рене де Гиз в аббатстве Святого Пьера. Рене, сестра спесивых дядей Марии, была совсем непохожа на них. Возможно, она, член этой могущественной и амбициозной семьи, нуждалась в женском монастыре, потому что сторонилась этой спеси, которая была просто семейной чертой.
Рене пребывала в спокойствии, а Мария была совершенно взвинчена.
Рене, понимавшая, что Марии плохо, пыталась помочь ей через молитву. Она советовала, что, если Мария очень хочет избавиться от гордыни, ей нужно молиться и помогать ближнему. Так поступила сама Рене.
Марии в порыве подумалось, что она может найти успокоение за монастырскими стенами. Но, посмотревшись в зеркало и увидев свою прелесть, вспомнив о танцах, маскарадах, о том, как она всегда была в центре внимания, о том обожании, которым была окружена, она поняла; что бы ни стряслось с нею в будущем, — даже, если предстоит возвращение в Шотландию, — она будет жить только так, и никак иначе.
Рядом с Рене она стала более религиозной и даже загорелась идеей миссионерства. Ее страна шла к кальвинизму, а она подумала о том, чтобы вернуть ее к римской Церкви, которую считала единственно правильной.
— Но я хочу сделать это, — сказала она Рене, — не пытками и огнем, не тисками для рук и не дыбой. Наверное, я просто слабенькая, но я не могу видеть, как страдают люди, как бы неправы они ни были. И даже если бы я знала, что их ожидает огонь ада, я не в состоянии мучить себя их криками. И если я одобрю пытки, то эти крики будут слышны мне даже за много миль.
Рене улыбнулась в ответ на горячность Марии. Она сказала:
— Ты — королева страны-еретички. Это твоя обязанность вернуть их в Церковь и уберечь от проклятия. Ты молода и еще слабенькая. Но святые укажут тебе путь.
Мария содрогнулась и, когда вспомнила о Кальвине и его ученике Ноксе, взмолилась, чтобы король Филипп согласился на брак с его сыном и, возможно, ей никогда не придется покинуть любимую Францию. Но если Шарль избавится от давления матери, то первое, что он сделает, это женится на Марии Стюарт.
А в это время в это же аббатство прибывали ее родственники повидать кардинала. Сначала появился граф со своей матерью, а за ними двое дядей, граф д’Амвель и маркиз де Эльбоф.
Кардинал зазвал ее к себе в комнату и попытался возродить прежние чувства. Но она повзрослела за последний месяц, и в ней не осталось былого простодушия. Кардинал выглядел каким-то изменившимся. Она заметила на его лице отпечатки разврата. Она понимала, что его любовь к ней очень сильно зависела от ее способности дать ему то, чего он жаждал — могущества. Она уже не была прежней девочкой.
Она была в недоумении и держалась настороженно. Он нежно привлекал ее к себе, держал свои изумительные руки на ее руках, успокаивал и ласкал ее, но все было бесполезно. Она видела его сейчас лучше, она видела хитреца. Ей уже было известно, что он труслив. Она уже осознала, что его любовь к ней уменьшается в строгом соответствии с утратой ею власти.
Брак с Францией… Брак с Испанией… Эти страны походили на двух летучих мышей, кружащихся вокруг кардинала, а он был подобен хитрому коту, однако недостаточно расторопному, чтобы схватить одну из них. Правда, возможно, был кое-кто другой, более ловкий, да и вообще сидящий на месте получше. Екатерина непрестанно мешала ему. Он мечтал подбросить ей в бокал маленький «Italian morsel»
[37], впрочем, она грезила тем же.
Если бы он только смог отодвинуть Екатерину, он бы быстренько выдал Марию замуж за Шарля.
А в аббатство пришли вести, повергшие всех в глубокое уныние: Филипп Испанский сообщал, что ему сейчас как-то не ко времени встречаться и продолжать переговоры о браке между его сыном и Марией Стюарт.
Екатерина Медичи встала между Марией и королем Франции и, кроме того, как-то незаметно втиснулась между нею и испанским наследником.
Она собиралась-таки добиться своего: изгнать из Франции молодую и красивую королеву, у которой хватило ума показать, что она не хочет дружить с Екатериной Медичи.
Пришло известие от Джеймса Стюарта: он прибывает во Францию убеждать сестру, что самое время вернуться в свое королевство.
* * *
Ей предстояло покинуть землю, которую любила. Двор гудел от новостей. Это было прощанием с ослепительной Марией Стюарт.
Она пыталась выглядеть бодрой, но жуткий страх сидел внутри нее.
Она обратилась к своим подругам:
— Я уеду на совсем короткое время. Вскоре я выйду замуж. Вы не думайте, я не задержусь в Шотландии надолго. Я уверена, скоро король Филипп продолжит приготовления к моему бракосочетанию с дон Карлосом.
— Это замечательно — на немножечко съездить в Шотландию, — сказала Флем.
— Вскоре для тебя найдут супруга, — добавила Битон.
Пока всем еще казалось, что Мария почти радуется. Это будет всего лишь временная ссылка, да к тому же она может взять с собой французских друзей.
Генрих де Монморанси, а с момента возвращения отца к власти граф д’Амвилль, прошептал ей:
— Так, значит, Франция должна потерять Ваше Величество?!
Ее задело счастливое выражение его лица, и она едко заметила:
— Да вы, похоже, один из тех, кто ликует.
— О да, Ваше Величество.
— Позвольте мне пройти. Я была достаточно глупа, думая, что у вас ко мне есть некоторое уважение. Хотя, впрочем, это касалось королевы Франции.
Он наклонил голову так, что его лицо почти вплотную приблизилось к ее лицу.
— Я ликую, — сказал он, — потому что я буду сопровождать вас в Шотландию.
На лице Марии вспыхнула лучистая улыбка.
— Монсеньер, — начала, было, она, — монсеньер д’Амвилль… я…
Он взял ее за руки и страстно поцеловал их. Лишь на секунду она позволила такую бесцеремонность, но тут же вспомнила, что должна быть настороже. Будучи королевой, она могла разрешить себе быть легкомысленной, но не сейчас.
