Она холодно произнесла:
— Я признательна вам за верность, монсеньер д’Амвилль.
— За верность… и преданность, — промурлыкал он, — за мою страстную преданность.
Он отошел от нее, а когда добрался до своей свиты, на лице у него играла улыбка. Один из его слуг, поэт Пьер де Шателяр, поднялся приветствовать его.
— Вы прямо-таки счастливчик сегодня, ваша светлость, — сказал Шателяр.
Д’Амвилль кивнул, продолжая улыбаться.
— А тебе сказать почему, Шателяр, любезный мой приятель? Я давно люблю одну даму. Увы, ей не было никакого дела до меня. А сейчас я на вершине, а она у подножья. Я думаю, мы можем где-то удачно встретиться.
— Да это просто в самый раз для поэмы, — сказал Шателяр.
— Да, конечно. Я очень надеюсь.
— А как зовут даму, ваша светлость?
— Это секрет.
— А если я спою хвалебную для нее…
— Ну хорошо, я прошепчу, но никому не говори, что Генрих де Монморанси страшно влюблен в восхитительную Марию Стюарт. Она будет нуждаться в утешении, когда доберется до своей варварской земли. Я буду там, чтобы утешить ее. Вот поэтому я так весел.
— Ну теперь я понимаю, ваша светлость. Этого вполне достаточно, чтобы развеселить любого мужчину. Она дивное создание и, похоже, была при Франциске вполне целомудренной. Даже Брантом, который мог обычно отыскать пикантную подробность в скандале, связанном с, казалось бы, полнейшей добродетелью, не мог сказать ничего, кроме хвалебных слов о королеве Шотландии.
— Она очаровательна, — сказал д’Амвилль. — Правда и то, что она целомудренна. Вот что скажи мне о ней… Ты в некотором смысле знаток, дружище. Она невинна и еще…
— И еще… и еще! — воскликнул Шателяр. — Моя дама абсолютно невинна и еще… и еще…
И двое молодых мужчин дружно захохотали.
— Возможно, удача сопутствует тебе, — произнес Шателяр. — Я завидую тебе прямо-таки черной завистью.
— Я витаю в облаках. Она будет брошена всеми и согласится любить любого француза. Ты будешь сопровождать меня, мой дорогой Шателяр, ты должен разделить со мной мой триумф… ну, разумеется… ты будешь вторым.
А когда молодые люди отправились на охоту, они все еще продолжали обсуждать прелести Марии Стюарт.
* * *
У Марии было много поводов для беспокойства перед предстоящим путешествием. Английская королева заявила, что отказывает ей в безопасном прохождении у ее границ, пока Мария не подпишет Эдинбургский договор. Но Мария проявила выдержку. Она решила, что не допустит, чтобы Тюдор увидела, будто Мария боится ее кораблей.
— Я вполне спокойно доберусь до дома, — сказала она Фрогмортону. — Я еще помню, что ваш ушедший король пытался помешать мне добраться до Франции; но вы сами видите, что я обошлась без его разрешения.
Это было глупо, но она чувствовала себя сильнее, связывая себя словами. Начиная с этого момента она решила поступать так, как ей хочется. У нее уже сложилось некоторое представление о печальном состоянии дел в ее собственной стране. По дороге из Реймса к Лотарингии ей встретился один из графов-католиков, Джон Лесли. Он заверил ее в преданности католиков Шотландии. Он сказал, что Кейтнесс, Краффорд, Хантлей и Атолл на ее стороне. Их план состоял в том, что она должна тайно прибыть в Шотландию, войти в Эдинбург с хорошими силами и прогнать еретика графа Джеймса, который в ее отсутствие занял ее место.
Она встревожилась. Джеймс был ей братом. Она любила его. Она знала, что он протестант. Он очень хотел, чтобы Шотландия исповедовала протестантизм. А Мария мечтала о католической вере. Она была решительно против зверств в стране, но, просто преданная своей религии, считала, что католическая Церковь — единственно истинная на всем свете.
К счастью, у нее была возможность поговорить с графом де Овзелом, верно служившим в Шотландии ее матери.
Он протестующе затряс головой.
— Ваше Величество, — сказал он, — если бы вы соблаговолили выслушать совет одного из тех, кто провел много времени в вашей стране и знает настрой людей, он бы сказал: «Нет сомнений, что ваше желание — возвратить Шотландию к католической вере, но есть много людей на вашей земле, кто предан протестантизму. Подняв сейчас оружие против них, вы ввергнете Шотландию в гражданскую войну. Ваш брат — протестант, а вы — католичка. Но ведь вы же нуждаетесь в нем. Он был бы предан вам просто потому, что это выгодно для него. Если вы потеряете корону, где окажется он? Как Стюарт, он должен поддерживать Стюартов. Его соперниками, впрочем, и вашими тоже, были бы Гамильтоны или Гордоны. Не торопитесь с необдуманными поступками. Ваш брат и граф Мэйтленд Летингтонский — умнейшие государственные люди Шотландии. Оба они — протестанты, но они нужны Вашему Величеству. Поэтому будьте благоразумны. Отложите вопрос с религией до той поры, пока вы не узнаете ваш народ и вашего брата. Он может поднять армию и очень хочет сделать это; так убедитесь, что он поднимает ее за вас, а не против вас».
Она с радостью приняла этот совет, потому что мысль о гражданской войне ужаснула ее.
Где-то днем позже прибыл лорд Джеймс. Когда она увидела его, то обрадовалась, что ни разу не позволила втянуть себя в интриги против него. Он был дружелюбен, вежлив и очень ласков. Он был все тем же большим братом. Ему было около тридцати, и Марии казалось, что это — возраст мудрости и большого опыта в жизни.
— Я была бы рада увидеть тебя там, на нашей родине, Джимми!
Он улыбнулся, когда она произнесла его детское имя.
— Хотя, конечно, ты с трудом похож на Джимми, — продолжала она. — Ты выглядишь таким мудрым и всезнающим. Многое изменилось в тебе с нашей последней встречи.
— Я предлагаю тебе весь мой опыт.
Он немного рассказал ей о государственных делах Шотландии и предупредил об осторожности. Она слушала вполуха. Она так устала от всех этих историй о распрях.
— Джимми, — сказала она, — я-то думала, ты не забредешь так далеко по протестантской дороге.
— Моя дорогая маленькая сестричка, тебя увлекли паписты. Подождем, пока ты вернешься домой. Подождем, пока ты не услышишь проповеди Джона Нокса в эдинбургской кирке. Может, после этого ты пойдешь вместе со мной по этой дороге.
— Я попытаюсь вернуть тебя, Джимми. Я попробую сделать так, чтобы ты пошел со мной.
Он снисходительно улыбнулся. Он все еще видел в ней младшую сестру. Она была очаровательна. Ее легкость и грация были бы прелестны на балу. У нее было все, чтобы стать Женщиной, но не было ничего, чтобы стать Властительницей. Как любая женщина, она резко отличалась от рыжеволосой королевы по ту сторону границы. В этом не было ничего удивительного. Еще будучи ребенком, Елизавета смотрела в лицо сотням опасностей, а Марию с детства баловали.
— Я уверен, — сказал он, — что ты прелестно и толково можешь поговорить о чем угодно. Тебя так славно научили этому во Франции.
