Вернувшись из своего северного путешествия, она застала его печальным и молчаливым. Она дождалась, пока они останутся наедине, и, передав ему корреспонденцию, чтобы он разобрал ее, спросила:
— Вам нездоровится, Давид?
— Благодарю вас, Мадам, но с моим здоровье все в порядке.
— Но у вас, кажется, какие-то проблемы… С вами происходит что-то нехорошее?
— Не со мной, Мадам.
— Может, с кем-то, кого вы любите?
Он поднял на нее сияющие глаза. Вся красота Давида была в этих глазах.
— Мадам, — сказал он, — если я осмелюсь, я вам кое-что расскажу.
— Если вы осмелитесь?! Уж не имеете ли вы в виду, что боитесь меня? Может, вы думаете, что я этакая мегера?
— Нет! Что вы, Мадам! Вы — самая добрая и щедрая женщина в мире!
— Ну тогда, Давид, вы позвольте мне быть столь же доброй и щедрой с вами?
Он встал. Его лицо было бледным. Затем он опустился на колени и, прикоснувшись к краешку ее платья, поднес ткань к губам.
— Мадам, разрешаете ли вы мне говорить? Если я скажу что-то, что вдруг обидит вас, простите ли Вы меня и позабудете ли сказанное, как будто я ничего и не говорил?
— Я обещаю вам, Давид. Подойдите. Сядьте… садитесь здесь со мною рядом. Мой бедный Давид, мне так мучительно видеть вас в таком унынии!
Прошло несколько мгновений, прежде чем он заговорил:
— Ваше Величество в опасности. Нет, нет, не в сию минуту! Как же я — скромный vale de chambre — могу говорить такое?! Но… я был при европейских Дворах, и я в тревоге за благополучие Вашего Величества. О нет! В данный момент ничего опасного нет. Нет дикого заговора с тем, чтобы украсть вас. Нет убийственного плана, который стал бы мне известен. Но, Мадам, опасность действительно существует. Ваше Величество окружили враги. Те, кто набиваются вам в друзья, хотят лишить вас власти. Они прибирают к своим рукам огромную власть, и с каждым шагом могущество Вашего Величества уменьшается. Они хотят убрать в сторону всех, кто с вами. Они насильно выдадут вас замуж за того, кто им нужен. Мадам, я умоляю вас: будьте осторожны.
— Расскажите мне, что вы узнали.
— Я знаю то же самое, что и другие… Но я просто много размышлял… Его светлость, граф Босуэл в тюрьме. Он был лоялен по отношению к Вашей матери, а сейчас, возможно, он будет бояться быть столь же доброжелательным по отношению к вам. А сейчас… смотрите: убрали в сторону мощный клан, который хотел встать во главе ваших сторонников в борьбе с Ноксом… Он-то уж никогда вам другом не станет… Я говорю о клане Гордонов. Их усмирили. Они — не сила больше. Они или в тюрьмах… или в ссылке… или умерли.
— Но, Давид, было необходимо наказать Джона Гордона!
Давид улыбнулся как бы в его защиту:
— Но не было необходимости лишать клан власти. Они могли бы понадобиться вам; они могли бы собрать силы вам в помощь на случай, если бы вы решили выступить против мятежа, затей такое Джон Нокс. А теперь… они бессильны что-либо сделать.
— Но Мэйтленд… и мой брат…
Глаза Марии и Давида встретились.
— Все так, Мадам.
Он был уже на коленях перед нею и страстно целовал ей руки.
— Мадам, вы обещали простить меня и все забыть. Это было простое желание оказать вам услугу.
Она опустила руку на его густую шевелюру, и слезы появились у нее на глазах.
— Давид, — произнесла она, — я не сомневаюсь в вашей преданности. Мне не за что прощать вас, и я никогда не забуду сказанное. Я начинаю теперь видеть корысть Джимми. Он сделал меня своим орудием. У меня были подозрения… Ах, Давид… и это мой собственный брат! Что же делать?
— Мадам, будьте осторожны. Позвольте мне оберегать вас. Позвольте мне быть начеку. Если понадобится, я буду собою защищать вас! Делайте вид, что вам ничего не известно о намерениях брата.
Она кивнула и сказала:
— Вы правы, Давид. Спасибо вам.
— Мадам, — проговорил он, — я теперь самый счастливый мужчина в Шотландии, вы ведь доверились мне!
* * *
При множестве свечей в Холирудском замке шло веселье. Раздавалась нежная и веселая музыка. Мария, одетая в черные шелковые шаровары, играла худенького прекрасного мальчика в недавно поставленной маске.
— Вы зачаровываете, — прошептал Пьер де Шателяр.
— Месье, вы повторяетесь…
— Слова вырываются у меня… невольно… любимая Мария…
Пьер немного отступил, наблюдая, как она отнесется к такой фамильярности. Порозовевшие щеки стали ему ответом. Его сердце замерло в ожидании…
— Как вам моя книга… книга, что я написал для вас?
— Весьма мило, — ответила Мария.
— Мадам, не потанцуете ли вы со мной?
— Конечно! — воскликнула Мария. — Мне страшно хочется танцевать!
Она хлопнула в ладоши и объявила, что они будут танцевать новый танец, только что привезенный из Франции Шателяром. Танец был весьма смелым, так как по ходу партнеры обменивались поцелуями.
— Клянусь, господину Ноксу этот танец вряд ли пришелся бы по душе! — воскликнула Мария, хохоча и наклоняясь к Шателяру, чтобы подарить ему поцелуй.
Этим вечером Пьер был в диком волнении. Королева-мать Франции оказалась права в своих намеках. Только бы ему застать Марию в одиночестве! Но она редко бывала одна. Даже в самых обыденных ситуациях с нею рядом находились ее служанки.
Новый французский танец «подстегнул» чувства. Они танцевали снова и снова, и веселый смех заполнял апартаменты. Иногда королева могла быть веселой, и тогда казалось, что ей нет ровным счетом никакого дела до того, осуждают ли ее или ее Двор.
А почему бы и нет? — раздумывал Шателяр. — А почему бы не сегодня ночью? Сдается мне, что все получится!
Он улизнул, пока Мария прощалась со всеми перед сном. Мария и ее четыре верные служанки вернулись в спальню, где девушки начали раздеваться, по обыкновению болтая о прошедшем вечере.
— А что, если бы мы притащили на бал господина Нокса? — воскликнула Флем. — Вот было бы весело посмотреть, как он разозлился бы, увидев Ваше Величество, танцующей в шелковых шароварах!
— Он бы проклял нас, — сказала Сеток.
— Мы уже прокляты им! — рассмеялась королева. — До чего же славно быть проклятыми за шелковые шаровары, или за драгоценности, или и за то, и за другое. Сетон, дорогая, подай мне меховую накидку из кабинета, я мерзну.
Сетон отправилась в кабинет, но, открыв дверь, вскрикнула. Все четверо вытаращились в изумлении на картину, представшую перед ними: в кабинете стоял Пьер де Шателяр.
— Что… что вы тут делаете?! — заикаясь, произнесла Мария.
— Мадам, я…
