На первый день Рождества, поздно вечером, состав пришел на пограничную с Советским Союзом станцию Маньчжурия. Все это время узникам давали раз в день кипяток и кусок хлеба. Забрав ватную одежду и сняв наручники, китайцы передали арестованных советским властям. Как видно, их считали „важными птицами“, так как за ними из Москвы прибыла целая делегация — полковник, майор и три лейтенанта, не считая конвоя»
[42].
Священник Павел Шалей в своих воспоминаниях отметил, что сам арест напоминал «какой-то разбойничий налет», когда в праздник Непорочного зачатия Пресвятой Богородицы в католическую миссию «ворвались вооруженные пулеметами люди», а о трехдневном путешествии до Читы в поезде вспоминал так: «Вначале на всех были наложены наручники, но вскоре пришел полковник и, посоветовавшись с толстым майором, приказал снять их. „Святым отцам“, как полковник называл иронически священников, принесли папирос, чаю и сахару, которого они десять лет уже не видали… Затем явилось масло, колбаса и, наконец, — неслыханная роскошь — постели с двумя простынями!»
[43]
Далее отец Павел писал о бесконечных «хождениях по мукам»: заключении в одиночные камеры, где «условия жизни, и прежде всего пища, были ужасны», а затем — о бесконечных допросах. Весной 1949 года всем арестованным как «участникам контрреволюционной организации» были предъявлены стандартные обвинения: шпионаж в пользу Ватикана и антисоветская агитация. 10 мая 1949 года все обвиняемые были приговорены к 25 годам лагерей и 11 ноября отправлены в Тайшетлаг (особый лагерь № 7).
Условия жизни и работы в лагере он описал подробнейше: «Десятичасовой рабочий день зимой и летом начинался в шесть часов утра. Заключенные встают усталые от бессонной ночи, бегут в столовую, где их ожидает жидкий суп, после которого еще мучительнее хочется есть… Люди буквально умирали от голода и готовы были продать друг друга за кусок хлеба… Сбор на работу. Все бегут, строятся по пять человек, долго стоят на морозе зимой или на жаре летом, перестраиваются, стоят, стоят… Наконец ворота отворяются… Новая остановка, на этот раз посередине воды. Приказ: „Садись!“ Все садятся прямо в воду. „Встань! Садись!“ Эти издевательства были очень часты».
Как вспоминал отец Павел, в Тайшетском лагере пастырское служение священников было практически невозможно, ведь «после изнурительной, зачастую шестнадцатичасовой работы и священник, и его товарищи едва были в силах добраться до койки и свалиться на нее, иногда даже без ужина. Их заставляли работать даже по воскресеньям. В результате у людей не было никаких других интересов, кроме желания заработать денег, чтобы купить побольше».
Только после смерти Сталина режим в Тайшетлаге несколько смягчился: сокращен был рабочий день, введены выходные, улучшилось питание, прекратились издевательства конвойных, особенно после ареста Берии. Заключенные воспряли духом — появилась надежда на скорое освобождение. Именно тогда, священники стали даже тайно служить литургию.
Только в 1955 году, после многочисленных обращений в Министерство иностранных дел, Павел Шалей вместе с оставшимися в живых священниками был досрочно освобожден из лагеря и смог вернуться во Францию. Из всех арестованных в Харбине погибли в лагерях архимандрит Андрей Цикота
[44] и миряне Виктор Власов фон Вальденберг и Петр Марчишин. Остальные священники после отбытия восьми лет в лагерях в Сибири были освобождены досрочно, реабилитированы и вернулись к повседневной жизни.
* * *
Католический священник-миссионер Пьетро Леони, служивший недолгое время в Одессе и достойно прошедший свой крестный путь, вызывает удивление и восхищение своей стойкостью и непримиримостью во время следствия и активной миссионерской деятельностью в тюрьмах и лагерях.
Он родился в 1909 году в Премилькуде (Италия). После окончания духовной семинарии в Милане вступил в Галлорском монастыре в орден иезуитов, а с 1931 года обучался в Григорианском университете в Риме. В 1935 году окончил Коллегиум «Руссикум», затем прошел разговорную практику русского языка в Колледже иезуитов, а в 1939 году был рукоположен в католического священника восточного обряда. В начале 1940 года находился в монастыре во Флоренции, летом был призван в армию и служил капелланом в госпитале в Болонье
[45]. В марте 1941 года военный капеллан Пьетро Леони вместе с госпиталем итальянской армии прибыл в Албанию, в июне — в Грецию, а в августе — в Донбасс. Полевой госпиталь занял три здания старой железнодорожной больницы в маленьком поселке, расположенном севернее городка Юзовки
[46]. Здесь и началось служение католического священника восточного обряда Пьетро Леони, затем его дальнейший путь пастыря в Одессе и после ареста — в тюрьмах и лагерях. После возвращения на родину он подробно рассказал обо всем в своих воспоминаниях «Шпион Ватикана», изданных в Италии, и представленных ниже.
Ирина Осипова
Пьетро Леони
«ШПИОН ВАТИКАНА»
Глава I. Первые встречи
На пути в Донбасс
Меня звал мой долг военного капеллана. Где-то около 20 ноября мы выехали в Сталино. Испытания начались с первых дней поездки: по утрам грузовики, с вечера оставленные в слякоти, оказывались вмерзшими в лед, приходилось разводить под двигателями костер, а потом топорами разбивать лед под колесами. И вот наконец мы в пути. Первая ночевка в Павлограде, затем в Гришино; лишь через три дня мы приехали в Сталино.
Первые морозы всегда чувствуются сильнее, особенно если едешь в кабине грузовика. Мы проехали через Сталино, бывшую Юзовку, и на один день остановились в его восточном пригороде. Здесь мы наконец узнали о месте нашего назначения: небольшой поселок А. севернее Сталино, там нужно разбить полевой госпиталь, заняв все три здания старой железнодорожной больницы. Мороз все усиливался, дороги становились все менее и менее проезжими из-за снежных заносов и удаленности поселка от города. Это были даже не дороги, а нечто вроде накатанной колеи, тянущейся через всю степь, но мы не теряли мужества, надеясь на то, что на какое-то время это будет последним этапом.
Больше всего поражали толпы несчастных беженцев, передвигавшихся в разных направлениях, иногда и навстречу друг другу; все они несли пожитки и скудные запасы продуктов. Было похоже на растревоженный муравейник: кто-то уходил подальше от фронта, изгнанный военными властями; кто-то бежал, гонимый страхом и нуждой; кто-то, наоборот, двигался к фронту в поисках семьи. Некоторые несли простые заплечные мешки, другие шли с пустыми руками, кто-то тащил тележку с жалкими пожитками или санки, реже их тащила изможденная лошадь, которую не реквизировали военные из-за полной ее непригодности.
