Получается, что не новые географические сведения о Нижней Британии превратили набеги саксов в миграцию на протяжении V века, но растущее понимание того, что былое политическое и стратегическое положение дел изменилось до неузнаваемости. Пока Британия оставалась частью Римской империи, любые серьезные попытки саксов завоевать принадлежащие ей территории острова были бы обречены на неудачу. Силы litus Saxonum были вполне способны справиться с налетчиками, которым не хватало ума вовремя отступить – именно такая судьба ждала саксонских грабителей, объявившихся в Галлии во времена Аммиана. Однако стоило Британии выпасть из римской системы, как саксы поняли: теперь можно не ограничиваться периодическими набегами, и это касается не только наиболее алчных из них. По словам Тильды (другие источники также подтверждают эти сведения), налетчики и даже иммигранты из Ирландии и Шотландии – скотты и пикты соответственно – тоже выстраивались в очередь, надеясь поживиться остатками
[368]. Привлекательность развитой экономики, выстроенной по образцу римской, была подлинной причиной этих событий, и, как и в случае с другими миграционными потоками, переплетение политических и экономических факторов здесь яснее ясного. Богатство Нижней Британии могло стать доступным для саксонских мигрантов лишь в случае полного захвата политической власти на острове, и это стало возможным только после того, как Британия утратила право на защиту со стороны Римской империи. Скорее всего, в течение одного поколения саксы, жившие на континенте, узнали о том, что теперь британские земли стали беззащитны перед нападением. Серьезные набеги, вероятно, начались еще в 410 году, но лишь ближе к 440-м годам ситуация стала критической, по крайней мере, так утверждали свидетели тех событий, жившие на материке. И вполне вероятно, что именно в это время англосаксы либо поняли, что прежних препятствий к полномасштабному завоеванию больше нет, либо просто дозрели до новых устремлений, от обогащения путем грабежа до полноценного захвата территорий.
Существующие политические структуры влияли на развитие событий и на другом уровне. По сравнению с иными миграционными феноменами той эпохи на материке у нас поразительно много данных об активности небольших групп англосаксов. К 600 году итогом миграционного потока стало, как мы видели, образование сравнительно небольших англосаксонских королевств. Это верно и для романо-бриттского мира, который, по крайней мере в годы после правления Амвросия Аврелиана, не отличался политическим единством. И в одном из недавних исследований был задан вопрос – почему в континентальной Европе V века так мало примеров захвата власти местным, исконным населением – ведь Амвросий Аврелиан сумел обрести господство, да и небольшие королевства романобриттов во времена Тильды были главной политической силой в Корнуолле и Уэльсе
[369].
Отчасти эта странность была результатом транспортной логистики, влияние которой шло куда дальше возможного перекоса в гендерном соотношении среди мигрантов. Миграция англосаксов в Британию приняла форму растянутого во времени притока населения, а не быстрого вторжения из-за невозможности сразу перевезти большое число людей через Северное море. С одной стороны, этот довод представляется сомнительным. Мы не знаем, использовало ли население Ютландии парусники в V веке или нет, а на весельных судах можно было перевезти большое число пассажиров только в один конец, ведь свободного места на них почти не было, его занимали гребцы. Однако парусные суда использовались совсем рядом, дальше по побережью в римских портах на Ла-Манше, и нет причин полагать, что их капитаны не получали больших денег за перевозку саксов в Британию (как их коллеги в других регионах переправляли готов и других германцев через Черное море в III веке или союз вандалов и аланов через Гибралтарский пролив в 429 году). Другие саксы, как мы знаем, в одно время доплывали до Луары – тот еще заплыв на веслах. Следовательно, был фактор важнее наличия парусных судов – вместимость кораблей оставляла желать лучшего, да и их количество было весьма незначительным. При более поздней миграции населения через Атлантический океан полноценного потока также не получилось, скорее тоненький ручеек, и так было вплоть до появления трансатлантических лайнеров в конце XIX века, следовательно, с точки зрения логистики большие скопления англосаксов просто не могли одновременно появиться на побережье Британии
[370].
Но политический контекст также сыграл ключевую роль в формировании Британии после завоевания. На континенте мигранты были вынуждены действовать крупными объединениями, поскольку им было необходимо располагать существенными силами, либо чтобы выжить и не согнуться перед римской военной мощью, либо чтобы избежать захвата со стороны гуннов. В Британии подобных сложностей не было. Решения местных властей в римских провинциях, и не в последнюю очередь о повышении налогов, действовали на основе городских областей (лат. civitas), и эта схема, судя по всему, сохранилась и в послеримский период. Именно доходы, получаемые с налогов в городах, прибыль, которая теперь не отправлялась в Римскую империю, была источником выплат англосаксонским наемникам. Границы некоторых восточных, а следовательно, самых ранних, англосаксонских королевств – Восточная Англия, Эссекс, Линдси и Кент (см. карту 11) – приблизительно совпадают с прежними границами городских владений, что позволяет предположить, что они были основаны мигрантами, захватившими соответствующие города, когда те еще являлись действующими системами. Но эти территории были не слишком велики и не могли содержать крупные вооруженные силы. Это положение, скорее всего, изменилось во времена Амвросия Аврелиана. В дальнейшем, вероятно, мигранты были вынуждены создавать крупные объединения, чтобы отобрать хотя бы часть весьма привлекательных земель Нижней Британии у романобриттов, теперь куда более организованных. Но даже в этом случае ни один романо-бриттский король в VI веке не смог бы выставить армию, подобную тем, которыми распоряжались Римская империя или Аттила Завоеватель, поэтому разница в численности войск оставалась огромной, к тому же любые военные и политические союзы бриттов оказывались лишь временными. Одна из причин, побудивших Гильду написать это сочинение, заключалась как раз в том, что политические лидеры его поколения (он называет пять королей) впустую растрачивали наследие Амвросия, поглощенные пустячными внутренними размолвками
[371].
Итак, англосаксонский миграционный поток (по крайней мере, в соответствии с той картиной, которую удалось реконструировать) вовсе не был «переселением народа» и мало напоминал старую культурно-историческую модель массового странствия в сочетании с этнической чисткой. Это был протяженный по времени феномен, а не единое событие, как можно было бы предположить по единственной дате, которую приводит Беда, говоря об Adventus Saxonum (приходе саксов). Многие группы, принявшие участие в переселении, могли быть небольшими, особенно поначалу, однако, скорее всего, масштаб миграции увеличивался по мере того, как пришельцы сталкивались с непредвиденными трудностями. Женщины и дети также принимали в нем участие. Основным мотивом было желание извлечь выгоду из захвата земель Нижней Британии, обладавших на тот момент развитой сельскохозяйственной экономикой, однако второстепенные факторы также оказали свое влияние – как минимум на скорость потока в те или иные периоды. К тому же налицо сильное политическое влияние, ведь богатства Британии можно было заполучить, лишь полностью захватив власть над землей. Несмотря на скудность информации, получается, что переселение англосаксов в Нижнюю Британию приняло форму хищнического притока населения. И как можно предположить, основываясь на данных компаративной литературы, посвященной миграции, несложно дать оценку воздействию таких факторов, как доступность информации, логистика и развивающийся политический и стратегический контекст, в рамках которого происходило переселение.
