Также необходимо учитывать условия, при которых местная землевладельческая элита могла сохранить свое положение в Уэссексе VII века. Еще один интересный вопрос: а кем, собственно, были эти самые представители высшего класса? В VII веке Уэссекс расширялся к западу, на спокойные просторы современного региона Уэст-Кантри, и многие задавались вопросом, не были ли эти британские землевладельцы новыми подданными королевства, а не жителями нынешних Гэмпшира и Уилтшира, уцелевшими во времена завоевания. Но точного ответа у нас нет. В любом случае, даже если их не лишили земель сразу же, Правда Инэ наделяет этих людей лишь половинной ценностью, выраженной в вергельде или цене за жизнь, по сравнению со столь же богатыми англосаксами. И это очень важное ограничение. Вергельд был важным элементом социального статуса, основой, в соответствии с которой рассчитывались компенсации при улаживании любых спорных ситуаций. Как было недавно указано в одном исследовании, разница в вергельде между иммигрировавшими землевладельцами и местными может даже стать ключом к исчезновению всех представителей элиты не англосаксонского происхождения, выживших после первых столкновений. И из-за разницы в вергельде (допустим, когда местный землевладелец ввязывается в спор с иммигрантом), если бы даже их рассудили по справедливости, назначив плату одному и другому, в результате происходила бы постепенная передача средств местного землевладельца иммигранту. Больший вергельд последнего означал бы, что полученная им компенсация в два раза превышала бы его собственные выплаты за схожее нарушение
[389].
И это утверждение только подтверждает то, что мы и так успели вывести из политического контекста. По мере того как англосаксонские иммигранты утверждали свое господство в разных регионах Нижней Британии, у местных землевладельцев появлялось бы все больше причин добровольно перейти грань, разделяющую две нации, и стать англосаксами. Только так у них появлялся шанс сохранить свое положение и собственность, благодаря которой они обладали таким влиянием при римлянах. Однако одного желания мало. У прибывших в Британию предводителей англосаксов (если, конечно, они хотели сохранить власть)
[390] были все причины не допускать этого – или, по крайней мере, не давать такой возможности каждому желающему, поскольку им нужно было еще вознаградить собственных сторонников за службу. И эти сторонники в политическом плане были куда важнее для новых королей, чем романобритты, поскольку являлись основой их власти. И как не раз уже было доказано, homo sapiens, или человек разумный, ведет себя как хищник, когда речь идет о захвате богатств своего собрата, и готов пойти на любую жестокость, если того требует ситуация. И даже если, будучи местным землевладельцем, вы бы ухитрились сохранить свои земли, то, как следует из Правды Инэ, это еще не гарантировало безбедного будущего.
Отношения между англосаксами и представителями низших классов римско-бриттского общества вряд ли характеризовалось таким же духом соперничества, поскольку у последних не было ценностей, которые попытались бы захватить пришельцы. И пусть я не верю в бунт крестьян, факт остается фактом – эти классы, не располагавшие землей, вряд ли разделяли интересы владельцев вилл, пожинавших плоды их труда.
Следовательно, у местных простолюдинов были все причины примкнуть к англосаксам. Опять же, вряд ли это было легко и удавалось многим. Мы помним пример римского купца в империи гуннов – если вы позволяете человеку низшего статуса войти в элиту, к нему придется относиться лучше. И разумеется, по этой самой причине люди неизменно мечтают преодолеть рубеж между классами. Но тогда господствующий класс лишается возможности эксплуатировать тех, кто раньше зависел от него, и это налагает ограничения на такого рода продвижение по социальной лестнице. В данном случае, захватив плодородные земли Нижней Британии, англосаксонские иммигранты нуждались в рабочей силе, в подчиненных, которые делали бы всю грязную и тяжелую работу, неизбежную в земледелии, вплоть до изобретения тракторов. В то время как интересы низших классов бывшей римской Британии не слишком противоречили интересам захватчиков, в отличие от землевладельческой верхушки, у иммигрантов были веские причины не давать им массово переходить в новую элиту. Законы и хартии показывают, что многочисленные рабы и полусвободные люди были неотъемлемым элементом социальной структуры новых англосаксонских королевств, и я полагаю, многие представители местного населения оказались в числе зависимых, несмотря на редкие случаи возвышения, вроде истории нашего римского купца, ставшего гуннским воином.
И с этой точки зрения отсутствие следов влияния местных языков на англосаксонский приобретает еще большую значимость. Поскольку языку обучали в семье, а не в образовательных учреждениях, отсутствие заметного влияния кельтского языка на германский, язык новой элиты с 600 года, говорит о многом. Если бы в новую элиту вошло много бывших бриттов, ставших саксами, то и влияние их языка на государственный было бы очевидным. А раз его почти нет – значит, новая элита состояла преимущественно из иммигрантов
[391].
Если только вы вовсе не рассматриваете этот вопрос, заранее вознамерившись доказать, что миграция никогда не несет существенных перемен в обществе, будет сложно избежать заключения о том, что англосаксонская миграция сыграла важную роль в переустройстве социальных, политических и экономических основ Нижней Британии в V–VI веках. Вырвав эти земли из римской системы, которая формировала их структуру вплоть до 400 года, появление германцев не могло не подтолкнуть их развитие к новым направлениям. Сравнительно небольшой и богатый класс владельцев вилл был обязан своим благополучием старой системе и оказался в опасности, когда связи с ней были разорваны. На мой взгляд, как и у их собратьев в других римских провинциях, они наверняка обладали достаточной властью, чтобы сохранить свое положение, если бы их единственной проблемой были представители низших классов британских провинций. Однако таковые были далеко не единственной проблемой. О процветании Британии было хорошо известно соседям, грабившим ее много веков, и без прямой протекции Римской империи владельцам вилл в любом случае было бы сложно сохранить свои богатства и статус при наличии угрозы со стороны пиктов, скоттов или англосаксов.
Даже если более точные данные о разрушении системы римских вилл в Британии укажут на то, что римское общество распалось до того, как нападения саксов переросли в завоевание, это внесет лишь незначительные коррективы в реконструированную картину тех событий. Как мы более подробно покажем в следующей главе, римско-бриттская землевладельческая элита была сброшена с римского флагмана лишь из-за того, что другие иммигранты, проникшие на территорию Западной Римской империи после 405 года, стали серьезной проблемой для ее основных институтов. Более того, именно англосаксонский миграционный поток определил дальнейший ход событий – тот факт, что сравнительно малочисленная элита была заменена многочисленной, а серьезные культурные, лингвистические и прочие изменения сделали Британию отчетливо германской. Все говорит о том, что в эти века у местного населения было очень ограниченное право голоса в выборе собственной судьбы.
