С этого времени пышные похороны для вождей становятся нормой и практикуются на протяжении VI века. В этом случае не приходится удивляться тому, что предводители франков, пришедшие к власти спустя поколение после Аттилы, переняли обычаи величайшей империи, которую когда-либо знала неримская Европа. Верно также и то, что Хильдерик и Хлодвиг – предположительно, последний и организовывал похороны отца – пытались изменить саму природу политики франков. Они вполне могли заимствовать обычай гуннов, чтобы подчеркнуть, что Хильдерик – на самом деле или на словах – был особым правителем, не таким, как другие. А это означает, что революционное для тех времен пышное захоронение, организованное Хлодвигом, несло в себе и элемент соперничества. И если могилы флонхайм-гюглинской группы действительно появились в то же время, а не чуть позже, как обычно предполагается, то соперничество должно было быть довольно напряженным, и тогда могилы эти принадлежат соперникам Хильдерика, а не его военачальникам.
Последующее распространение этого обычая в более широкие слои общества не так просто объяснить. За этим процессом явно стояли новые богатства, которые стали доступными обществу франков благодаря их военным успехам, особенно во времена Хлодвига, однако экспансия продолжалась и в периоды правления его сыновей. И на этом фоне, возможно, стоит подумать о более поздних, но тем не менее весьма богатых захоронениях группы С, ставшей главным катализатором в этом процессе. Погребенные в них люди – возможно, не слишком важные предводители, чьи семьи хотели подчеркнуть высокий статус усопших, похоронив их в новых рядах, начало которым положили короли. Это опять-таки связано с социальным соперничеством, поскольку завоевания Хлодвига принесли новые богатства новым людям, и в данном конкретном случае, похоже, победители таким образом хвастались своим новым положением. И постепенно эту привычку усвоили и представители более низких классов, где, вполне вероятно, происходили те же процессы по мере того, как новые богатства, появившиеся в ходе завоеваний, постепенно доходили и до них, пусть и в куда меньших объемах. Появлялись победители, стремящиеся подчеркнуть свой статус, и, возможно, проигравшие, отнюдь не желающие казаться таковыми. И так продолжалось до тех пор, пока новый обычай не закрепился, породив более равнозначные и примерно одинаковые могилы на кладбищах типа Reihengräber в середине VI столетия.
Однако этот процесс длился долго. Новый способ погребения стал нормой только приблизительно к 525 году, спустя полвека после смерти Хильдерика, а за этот срок на него могли повлиять самые разные факторы. К примеру, в англосаксонской Англии кремация быстро исчезла с приходом христианства, в котором она явно считалась неподобающим похоронным обрядом. И хотя в VI веке христианство только начало распространяться на территориях франков, это тоже могло привести к закреплению обычая погребения покойных, хотя в этом случае такие похороны никак не связаны с желанием покичиться своим богатством
[417].
Прямое распространение обряда вниз по социальной лестнице с погребения Хильдерика к более простым могилам второй четверти VI века говорит о том, что новый похоронный обычай непосредственно связан и с возрастанием влияния франков в Европе – и в особенности с соперничеством, порожденным притоком новых богатств, возникшим в ходе завоеваний. Но тот факт, что элемент эмуляции культур так четко прослеживается в распространении захоронений с погребальным инвентарем – и что галло-римляне весьма охотно заимствовали новый способ погребения, – не означает, что никакой иммиграции франков в Северную Галлию не было, или что таковая была весьма незначительной, или что распространение нового обычая с ней не связано. Напротив, есть все причины полагать, что иммиграция франков в Северную Галлию была очень даже масштабной и сыграла важную и непосредственную роль в распространении нового способа погребения.
Доказательства миграции франков на запад от Рейна варьируются от конкретных до более общих. И нам вновь необходимо обратиться к исследованию захоронений на Крефельд-Геллеп. Если (а это вполне возможно) первое и более старое кладбище по-прежнему использовалось местным населением, то возникает закономерный вопрос: кого же тогда хоронили на втором, с момента основания которого и начал распространяться новый погребальный обычай, появившись затем и на первом? Как сразу и предположили археологи: скорее всего, франков-иммигрантов. Богатые захоронения в центре других Reihengräber, с которых начинались новые кладбища, тоже должны принадлежать представителям элиты франкских иммигрантов, под властью которых происходили трансформации в местном сельском обществе; отсюда и образование новых кладбищ, и принятие нового способа захоронения. На первый взгляд кажется, что археологические свидетельства заводят нас в тупик, как и в случае с англосаксами. С одной стороны, новый похоронный обычай распространялся сверху вниз, начавшись с представителей новой элиты – франкских иммигрантов. С другой – он все-таки получил распространение, и притом довольно широкое, среди местного населения. При отсутствии наглядных и неоспоримых археологических свидетельств – вроде обнаруженных в захоронениях Крефельд-Геллеп или Френувиля – отличить могилы франков от мест погребения галло-римлян невозможно. Любой индивид может с равной вероятностью оказаться как тем, так и другим, а то и обоими разом, поскольку смешанные браки, скорее всего, имели место. Однако на этом спор не заканчивается.
Если бы единственным доказательством иммиграции была горстка могил в сердце новых организованных кладбищ, миграцию франков можно было бы со спокойной совестью назвать переселением элиты с последующей эмуляцией культур. Но у нас есть бесспорное доказательство того, что за процессом ассимиляции культур скрывается куда более масштабный миграционный поток. Стоит задуматься об общих характеристиках преемственности и трансформации в королевстве Меровингов. Как мы видели, новый обычай хоронить мертвых с погребальным инвентарем обнаруживается и к югу от Луары. Однако там он не прижился, и местное население в основном продолжало придерживаться привычных для себя ритуальных обрядов. Следовательно, в королевстве франков этот процесс тоже протекал отнюдь не автоматически. Мало просто забросить пару-тройку франков в Галлию и ожидать, что все вдруг примутся с энтузиазмом хоронить усопших с оружием и ценными предметами.
С ходу можно придумать несколько причин, по которым новый обычай вошел в обиход на севере, но не на юге, однако существует прямая связь между появлением Reihengräber и степенью заселенности региона франками. Как и в англосаксонской Англии, ключевую роль здесь играют лингвистические данные. В целом общий эффект миграции франков был таков: граница распространения германского языка сдвинулась к западу от Рейна на 100–200 километров, по-разному в разных регионах (см. карту 12). Но это был конечный результат сложного процесса, а не явление, возникшее молниеносно, как по волшебству, в начале VI века. Похоже, началось все с того, что иммиграция франков привела к появлению сети тесно взаимосвязанных языковых островков. Даже в регионах, где в конечном итоге стал превалировать германский язык, крупные римские центры оставались романоговорящими вплоть до IX века, такие как Ахен, Прюм и былая столица Римской империи – Трир. В то же время характер этих названий свидетельствует о том, что германоязычные сообщества продвинулись тогда куда дальше современных языковых границ. Германские топонимы встречаются даже в землях к северо-западу от Парижа, в Нормандии и Бретани, а это значит, что германоговорящая элита пребывала здесь достаточно долго для того, чтобы дать свои названия постоянным поселениям, которые были ими основаны (см. карту 12). В Северной Галлии более или менее постоянные поселения (деревни, а за ними и поместья) появились чуть раньше, чем в англосаксонской Англии, в VII веке, а не в VIII, поэтому редкие вкрапления германских названий вряд ли свидетельствуют о долгом использовании этого языка – лет сто или около того
[418]. Тем не менее в англосаксонской Англии островки германских языков могли быть созданы исключительно группами мигрантов, включавшими в себя, помимо мужчин, еще и женщин и детей, и в Галлии распространение германских языков на запад, несмотря на большую его ограниченность, позволяет определить, где скопления франкских иммигрантов были наиболее многочисленными.
