Ко второй категории относятся те группы (во многих из которых присутствовали женщины и дети), которые вышли со Среднедунайской низменности, из сердца империи гуннов, спасаясь от хаоса, разразившегося после смерти Аттилы. Готы под предводительством рода Амалов из Паннонии могли выставить 10 тысяч бойцов – а ведь с ними были еще их семьи. Группы свевов, герулов и ругов, поступившие на службу в армию Италии или присоединившиеся к обозу Амалов, насчитывали каждая по несколько тысяч воинов, к тому же как минимум герулы и руги переселялись с семьями
[439]. Мотив этой группы опять-таки был отчасти политическим и негативным – страх перед другими сторонами, вовлеченными в соперничество, последовавшее за развалом империи Аттилы. В то же время здесь присутствует явный элемент авантюризма. Готы под предводительством Амалов принимали тщательно просчитанные решения – сначала прорвались на территорию Восточной Римской империи, а затем объединились с фракийскими готами и двинулись в Италию. В обоих случаях их действия основывались не только на трудностях и сложностях их текущего положения, но и на возможности выгодно устроиться на более богатых территориях. Эта категория отличается от первой не только большей долей авантюризма, но и меньшими расстояниями. Долгий переход готов Теодориха из Венгрии в Фессалоники, Константинополь, Албанию и Италию впечатляет, но он не столь масштабен, как эпическое переселение вандалов или странствия вестготов.
Миграция франков в Северо-Восточную Галлию и англосаксов в Нижнюю Британию представляет собой третью категорию, хотя между ними есть заметные различия. Проделанный ими путь куда короче, а группы, составившие оба этих миграционных потока, были меньше. Археологические остатки указывают на то, что франки наиболее активно переселялись в территории римской Галлии в радиусе всего 100 километров от прежних границ. Группы англосаксов были вынуждены пересекать Ла-Манш и/или Северное море, однако это не такое уж долгое странствие. Мотивы, подтолкнувшие их к миграции, тоже были иными. Есть предположение, что Северное море в тот период затапливало континентальное побережье, делая давно обжитые регионы непригодными для дальнейшего обитания.
Тем не менее по большей части мотивация переселения франков и англосаксов была позитивной и хищнической. За обеими миграциями последовало устранение власти Римского государства в соответствующих регионах; в обоих случаях племенам мешали армия, флот и укрепления империи, из-за чего приходилось ограничиваться короткими набегами. Оба этих потока заполнили вакуум власти в условно соседних землях, привлеченные их сравнительным богатством, процветанием более развитой экономики и тем фактом, что там было куда проще получить земельные участки. У франков и англосаксов не было нужды действовать, объединяясь в крупные миграционные группы, приближенные по численности к племенам, вошедшим в другие категории, хотя в Британии, где завоевание и миграция шли одновременно, миграционные группы англосаксов по численности превышали франкские. Оба этих потока включали в себя женщин и детей, а не только воинов. Эти экспансии с позитивной мотивацией, осуществляемые преимущественно малыми группами на короткие расстояния, разительно отличаются от более впечатляющих долгих переходов, совершенных крупными союзами, мотивы которых были более смешанными
[440].
Дивные новые миры
Все эти иммигранты представляли собой меньшинство в созданных ими же королевствах. В союзах, возникших в ходе длительной миграции, меньшинства были немногочисленными. Остготы насчитывали десятки тысяч человек, но не более 100 тысяч, хотя реальная цифра могла превышать названную, если у них было много рабов
[441]. Население позднеримской Италии, по приблизительным подсчетам, составляло несколько миллионов. Интереса ради возьмем цифру в 5 миллионов – тогда иммигранты-остготы составляли не более 2 процентов от общего населения страны. Играть с цифрами можно бесконечно, но общее соотношение от этого почти не изменится. Иммиграция очень незначительно увеличила общее население послеримской Италии. То же самое можно сказать о союзе вандалов и аланов, а также о бургундах, которые (и последние в особенности) по силе и мощи уступали Остготскому королевству. С точки зрения итальянского, североафриканского и галльского населения, эти миграции вряд ли ощущались даже как переселение элиты – разве что как частичное ее замещение. В королевствах, созданных иммигрантами, многие римские землевладельцы сохранили свои поместья и положение, как и римскую культуру и даже отдельные государственные институты. Вестготское королевство Галлии и Испании тоже из их числа, хотя его история несколько иная. Поселившись изначально в долине Гаронны, готы составили существенное дополнение к местному населению, пусть и оставшись меньшинством. А в более крупном королевстве, возникшем благодаря военным кампаниям Эйриха, которое протянулось от Луары до Гибралтара, соотношение готских иммигрантов и местного населения, скорее всего, было меньше, чем готов под предводительством Амалов в Италии.
Франки в Северной Галлии, в особенности на северо-востоке, и тем более англосаксы в будущей Англии в процентном соотношении представляли собой куда большую часть населения, хотя при этом все равно оставались меньшинством. Вряд ли они составляли больше 10 процентов от населения в покоренных землях, а в некоторых регионах эта цифра могла быть гораздо ниже. Здесь новая землевладельческая элита, появившаяся ко второй половине VI века, вполне могла включать в себя (в особенности в Галлии) прямых потомков местных галло-римлян и романобриттов. Но это не отменяет того факта, что ситуации в Северной Галлии и Нижней Британии существенно отличались от событий в Италии, Северной Африке, Испании и остальной части Галлии. На римском северо-западе элитарный класс и его культурные нормы претерпели полную трансформацию между 400 и 600 годами, а земельные владения, на которых основывалось его господствующее положение, подверглись существенной переделке, в ходе которой старые крупные поместья разбивались на неравнозначные участки. Если миграции готов, вандалов и аланов были восприняты как сравнительно безболезненное и почти ничего не изменившее выборочное замещение элиты, то переселение франков в Северо-Восточную Галлию и англосаксов в Нижнюю Британию представляло собой массовую миграцию с весьма серьезными социальными, политическими и культурными встрясками в соответствующих регионах. И если эти разные по своей сути и характеру случаи сравнивать с полной заменой элиты, наблюдавшейся в ходе Нормандского завоевания, то нужно различать ситуации трех типов: частичное замещение элиты, замена элиты, не затрагивающая существующие социально-экономические структуры, и массовая миграция франков и англосаксов.
