Важно помнить и о том, что, хотя первые славяне, упоминавшиеся в источниках, переселялись небольшими группами – некоторые из них были откровенно маленькими, – то это не делало их мирными. Небольшие отряды славян устраивали налеты на римские Балканы почти беспрерывно с середины VI века, и они быстро получили репутацию весьма воинственного народа. Некоторым пленникам, попавшим к ним в руки, сильно не повезло. 15 тысяч захваченных римлян были посажены на кол близ города Топирос в 549 году, да и другие, убитые в 594-м, когда захвативший их отряд окружили, нашли бы заявления «Стратегикона» о щедрости и гостеприимстве славян по отношению к пленникам весьма неубедительными
[540].
Лучше организованные объединения вроде сербов и хорватов, если верить трактату «Об управлении империей», были, вероятно, еще более грозными, раз они сумели освободиться от господства Аварского каганата. Следовательно, размышляя о славянизации Европы, необходимо понимать, что экспансия происходила в период, когда славянское общество уже было затронуто серьезными изменениями. Одним из результатов стало появление вооруженных групп, весьма боеспособных, а потому сложно представить, чтобы в регионах, где они действовали, славянизация протекала исключительно путем мирного присоединения.
Принимая тот факт, что рассказ «Стратегикона» об этнической открытости действительно правдив по отношению к некоторым из групп, следует все же избегать чрезмерно романтического представления о ранних славянах. Их экспансия проводилась самыми разными сообществами с разной мотивацией, и вполне возможно, что они взаимодействовали с местным населением в новых землях по-разному. В некоторых регионах центра Северной Европы славянская иммиграция стала фактически повторной колонизацией земель, покинутых германскими мигрантами эпохи Völkerwanderung, или же и вовсе заселением территорий, покрытых лесом и потому ранее не возделываемых. Там, где местное население все же сохранилось, хотя и не в виде государственных структур, славянские иммигранты, возможно, пошли по пути «воссоздания элиты», примерно как в ранней англосаксонской Англии или Северо-Восточной Таллии. Здесь в итоге появились новые способы объединения исконного населения с пришлым. Но даже если некоторые славянские племена были открыты для чужаков, а процесс славянизации в целом протекал более мирно, чем в Галлии или Англии, иммигранты стали господствовать – притом безраздельно – в созданных обществах
[541].
В целом, несмотря на отсутствие точных цифр, не приходится сомневаться в том, что в качественном соотношении, на которое опираются современные исследования, славянская экспансия должна рассматриваться как пример массовой миграции. Политические и культурные потрясения, вызванные их миграционными потоками в пунктах назначения, были весьма ощутимыми. Большая часть Балканского полуострова, Центральная Европа вплоть до Эльбы на западе, большая часть Украины и огромная территория запада России стали зоной господства славян за три или четыре века после 500 года. Это было ново. На немалой части этих земель раньше господствовали германцы и балты – или же они входили в состав Восточной Римской империи. Учитывая нехватку достоверных сведений, кто-то может возразить, что экспансия славян была медленным процессом, а потому не могла стать настоящим «потрясением». И в этом есть зерно истины. Коллапс германской культуры говорит о том, что в некоторых регионах, на которые распространилась власть славян, первое потрясение произошло еще до того, как они прибыли сюда. Исчезновение социально-политической элиты и традиций материальной культуры, развивавшейся семь столетий, не могло не повлиять на местное население и тем самым подготовило почву для славянской экспансии в форме переселения небольших миграционных групп. Однако в других регионах становление славянского господства было внезапным, и оно нередко утверждалось силой. Вплоть до 610-х годов византийские войска с трудом сдерживали натиск славян по дунайской границе, не давая налетам превратиться в полноценное переселение. И когда граница пала, началась масштабная миграция. Укрепленные поселения роменско-борщевской эпохи тоже говорят о том, что нет причин полагать, будто Балканы были единственным регионом, где экспансия славян встречала яростное сопротивление, для преодоления которого требовались более крупные и агрессивные миграционные единицы.
Миграционный процесс также вызвал шок – оцениваемый по экономическим и социально-политическим сдвигам – по крайней мере среди некоторых славянских племен. Нам мало что известно о них до этих событий – только то, что они появились где-то на восточных рубежах Великой Европейской равнины. Как мы видели, общий характер культурных систем корчакского типа говорит о простом образе жизни их носителей, практикующих несложные виды земледелия и не обладающих многочисленными материальными ценностями, и в целом это определение совпадает с описаниями раннеславянского общества в византийских источниках, которые подчеркивают бедность, простоту и сравнительное равноправие в их среде. Миграция в конечном счете изменила все это, в каких-то народах быстрее, в каких-то медленнее. Одним из первых ее итогов стало появление класса профессиональных воинов, который оформился еще на предгорьях Карпат. Это было необходимо, чтобы в полной мере воспользоваться своей нынешней близостью к балканским провинциям Римской империи и устраивать успешные набеги на них. В дальнейшем эти изменения распространились гораздо шире по землям, на которых господствовали славяне
[542]. Не приходится сомневаться в том, что по своим характеристикам славянская экспансия должна рассматриваться как массовая миграция. Однако почему она вообще имела место и почему сопутствующие ей процессы протекали именно так?
Миграция, развитие и славяне
Поскольку в экспансии славян участвовали самые разные типы миграционных групп, функционирующие в самых разных контекстах, не следует удивляться тому, что среди них встречались и самые разные типы мотивации. Некоторые славяне переселялись по большей части из-за добровольной и экономической мотивации. Это верно для большинства славянских захватчиков на римских Балканах в VI веке, чья деятельность имела лишь одну цель – заполучить часть богатств, скопившихся здесь. Грабежи были одним из способов сделать это, но славянские наемные войска в эти годы также находились на службе Византии – другой способ достижения той же цели. В особенности в выигрыше остались анты, став официальными союзниками Византии с 530-х годов. В более широком смысле именно переселение склавинов и антов в Молдавию и Валахию к югу и востоку от Карпат приблизило их к Византии и предоставило им новые способы обогащения. Нет причин полагать, что они не являлись одной из целей миграции.
Материальные выгоды, которые несли с собой определенные элементы миграционной активности славян с V по VIII век, очевидны, если сравнить славянскую материальную культуру в начале этой эпохи с той, которая появилась в конце. Более сложные и изысканные металлические изделия, включая таковые из драгоценных металлов, большее разнообразие материальных благ и даже типов построек – все это появилось в указанный период и в основном принадлежало классам воинов, которые теперь могли воспользоваться новыми возможностями, представившимися в результате близости к развитой Европе. Очевидно, что сейчас мы пытаемся восстановить миграционную мотивацию не по непосредственным свидетельствам, а основываясь на действиях мигрантов и их последствиях, однако такой подход не лишен смысла
[543]. Это также означает, что миграция славян – по крайней мере, некоторых – относится к типу, который мы уже встречали ранее, когда племена из менее развитой периферии передвигались к самой империи или хотя бы в земли, граничащие с ее непосредственными соседями, где в изобилии открывались новые возможности обогащения. А еще переселение славян соответствует одному из важнейших заключений современных исследований миграции: неравенство в богатстве и развитии обеспечивает один из важнейших стимулов для перемещения.
