Более того, склонность к миграции как к жизненной стратегии была, возможно, заложена в первых славянских мигрантах конца V века в связи с несовершенством их земледельческих технологий. Кем бы ни были первые славяне, мы знаем, что они появились где-то к северу от Карпат и к востоку от Вислы. Будучи земледельцами, а не кочевниками в полном смысле этого слова, славяне, жившие в этом регионе, до 500 года не могли похвастать развитой технологией земледелия, которая позволяла бы долгое время поддерживать плодородность полей, а потому каждое поколение или около того переселялись на новое место. Так продолжалось еще около века во второй половине тысячелетия. Недавние раскопки в раннеславянской деревне Дулчинея в Валахии показали, что это поселение в десять – пятнадцать домов несколько раз меняло расположение, когда поля ее обитателей истощались. Как и германцы в раннеримский период, у которых подобные небольшие переселения в конечном счете вылились в полноценную масштабную миграцию, тот факт, что славянские фермеры не были привязаны к конкретному участку земли, позволял им сравнительно легко воспользоваться возможностями, которые открыло для них резкое сокращение численности германцев на периферии империи
[550]. Конечно, им пришлось двинуться в новом направлении и пройти куда больше, но славяне были достаточно мобильны, чтобы это не составило особого труда.
Однако неясно, породила ли славянская экспансия сколь-нибудь значимую обратную миграцию, сопутствующий переселению феномен в современных миграционных потоках. Помимо налетчиков, возвращавшихся домой после успешных набегов, об обратной миграции речь не идет ни в одном из наших исторических источников. С другой стороны, археологические свидетельства распространения корчакской культуры на север и восток с Карпат в Россию и Северную Украину в VII веке и далее вполне могут говорить об аналогичном процессе, если первоначальный импульс для миграции славян пришел именно с этого направления. Обратная миграция чаще всего возникает в связи с эмоциональными трудностями и другими проблемами, вызванными попаданием в новое окружение, а также невозможностью достичь успеха в пункте назначения. В этом случае расцвет империи аваров, со всеми требованиями, которые она предъявляла к покоренным славянским народам, а также присущая им любовь к восточноевропейским лесам могли подтолкнуть корчакских мигрантов к изменению направления. Но это лишь догадка – есть и другие варианты. Более сложные технологии земледелия, усвоенные у развитого мира, в сочетании с новыми заслугами на военном поприще могли дать славянским народностям, первыми переселившимся в Прикарпатье, стратегическое преимущество над теми, кто когда-то делил с ними территорию европейской части России, что и позволило им со временем расселиться по ней – вытесняя местное население.
Наконец, транспортная логистика вряд ли могла сыграть важную роль в формировании славянского миграционного процесса. В отличие от англосаксов им не нужно было переплывать море, хотя, когда они устраивали набеги на римские Балканы, реки вроде Дуная или Савы могли преградить им путь. Как упоминалось ранее, в 550–551 годах 3 тысячи славянских воинов выплатили гепидам по золотой монете каждому за то, чтобы те помогли им уйти через реку с территории империи, но это, возможно, говорит о том, что важна была скорость передвижения, а не о том, что они не способны были переправиться сами. В начале 610-х годов славяне на долбленках весьма успешно грабили побережья Греции, и такой же флот применялся, пусть и менее эффективно, при осаде аварами Константинополя в 626 году. Следовательно, система европейских рек вряд ли представляла какие-либо сложности для мигрирующих славян, особенно если учесть, что ценных вещей у них было не так много, а значит, они передвигались без огромных караванов, бывших постоянными спутниками их германских товарищей в V веке. По крайней мере, ни один источник не отмечает, что славяне пользовались телегами, и это касается в первую очередь славянских налетчиков, которые не зависели от римской дорожной сети и передвигались свободно, в отличие от готов Теодориха или Алариха. Верно ли это для более крупных объединений славян, поселившихся близ Фессалоник, неизвестно, но на то намекает основная линия их продвижения на запад по центральноевропейским нагорьям, избранным корчакскими племенами, где груженные скарбом телеги стали бы серьезной помехой
[551].
Возможно, нам следует рассматривать феномен скопления поселений корчакского типа как своего рода миграционную стратегию. Обычно при анализе их простых землянок в сочетании с несложной керамикой упор делается на технологическую простоту и, соответственно, известную отсталость первых славяноязычных групп, упомянутых в источниках. Однако недавно было указано, что, при всей простоте этих материалов, сделаны они добротно и весьма эффективно выполняли свои функции. Более того, появилось предположение, что корчакские поселения представляют собой упрощенную версию славянской материальной культуры тех лет, созданную специально для того, чтобы максимально облегчить переселение. Довод о том, что славянская материальная культура идеально соответствует поставленным задачам, попал в цель, и это вполне разумный ответ на любые попытки принизить историческую значимость ее носителей. Однако, если учесть общий образ жизни обитателей европейской части России, где и появились славяне, можно найти более очевидное объяснение простоте корчакской культуры: она отражает начальный этап развития славянской материальной культуры, на основе которого появились более сложные и разнообразные варианты, а не является особой формой материальной культуры, упрощенной ради миграции. Но если обнаружатся современные корчакской норме и при этом более сложные формы славянских поселений, то приведенный выше аргумент получит весомое подтверждение
[552].
Любое исследование миграции славян затрудняется ограниченным количеством доступных источников. Процессы, протекавшие со второй половины V века и легшие в основу расселения упоминаемых в них славянских племен по европейской части России к концу тысячелетия, по большей части скрыты от нас. То, как экспансия продвигалась дальше на запад, тоже неясно, особенно история людей, лежащая за распространением суковско-дзедзицкой системы из Польши на север и запад. Даже в оккупации славянами Балкан, сравнительно подробно описанной, имеется ряд загадок. Как именно сербы и хорваты избавились от господства аваров и какова была первоначальная природа этих племен? В некоторых аспектах мы можем надеяться на пополнение сведений. Вряд ли, конечно, будут обнаружены новые исторические источники, однако рано или поздно найдутся новые археологические материалы, которые можно будет трактовать более объективно, учитывая все нюансы. А значит, однажды у нас, возможно, появится более четкое представление о том, как именно шла славянская миграция в малонаселенных и политически раздробленных регионах, и о том, какой процент германских или других местных жителей остался в затронутых этим процессом землях. И более ясной станет хронология суковско-дзедзицкой системы.
