Но, несмотря на то что компоненты этих процессов были схожими, последствия экспансии на западе и востоке оказались совершенно разными. К востоку от Карпат германцы захватили новые территории или, по меньшей мере, установили на них свое господство; появлялось много новых политических образований, по мере того как мигранты расселялись в новые земли. На западе географическое распространение влияния германцев ограничилось в основном Декуматскими полями, а политическая трансформация свелась преимущественно к образованию союза, нежели к разнообразным формам, которые принимало политическое развитие к северу от Черного моря. Почему мы наблюдаем такие различия? Ключ к разгадке кроется в том, что германская экспансия на западе столкнулась напрямую с военными и политическими структурами Римской империи. Периодически в III веке они приходили в полное расстройство – по большей части из-за быстро растущего могущества сасанидской Персии, война с которой требовала все большего количества ресурсов и перемещения основных сил на восток. В середине века эти обстоятельства предоставили германским племенам, нацеленным на захват новых территорий и обогащение, обширные возможности, однако со временем стало ясно, что устои и политическая организация Рима крепче, чем можно было бы предположить. После довольно долгого периода внутренних преобразований (не в последнюю очередь благодаря значительному повышению налогов) были получены средства для устранения угрозы со стороны Персии и ограничения дальнейшей агрессии германцев на запад. Проще говоря, из-за мощи римской армии и укреплений германская экспансия на западе ограничивалась небольшими участками новых земель, и большая часть сил теперь уходила на внутреннюю политическую реструктуризацию и кратковременные набеги на Рим. На западе попросту не могла сложиться та же ситуация, что и на черноморском побережье, – более раздробленная власть Рима над тамошними клиентами империи позволила германским мигрантам утвердить свое господство на огромных территориях. Пусть у империи еще не было бюрократических возможностей выпускать паспорта, однако ее приграничные политические структуры сыграли ключевую роль в формировании в Восточной и Западной Европе столь разных последствий одной и той же гремучей смеси из миграции и политической реорганизации
[153].
При пристальном рассмотрении маршруты и разница в итогах миграции обретают смысл в свете современных исследований, посвященных этому процессу. Однако остаются две важные проблемы. Что заставило германоязычных жителей Европы двинуться в путь в таких количествах в одно и то же время? И как следует трактовать кажущуюся аномальной природу миграционного потока, включающего в себя, как подсказывают источники и археологические свидетельства, довольно крупные смешанные социальные группы?
Проникновению в суть миграционных мотиваций мешает прежде всего отсутствие соответствующих сведений в первоисточниках. Этот вопрос нельзя решить по аналогии с отдельными случаями, более современными и схожими с нашим, поскольку таковых попросту нет. Тем не менее, как мы видели, мотивация мигрантов в современном мире, как правило, выражается в матрице с экономическими и политическими мотивами на одной шкале и добровольным или недобровольным переселением на другой. Считается, что все эти четыре параметра в той или иной степени присутствуют во всех случаях миграции, пусть и в самых разных сочетаниях – для одних мигрантов превалировать будут добровольные и экономические мотивы, для других – недобровольные и политические. И даже если мы не можем проследить ход миграционного процесса так тщательно, как хотелось бы, этот подход все равно способен помочь нам существенно продвинуться вперед.
В общем и целом археологические свидетельства говорят о том, что в мотивации германцев имели место политические причины и элемент принуждения – по крайней мере, для части миграционного потока. Мы, разумеется, не имеем в виду сплошной отток беженцев или нечто, хоть отдаленно напоминающее масштаб трагедии в Руанде в начале 1990-х годов. Однако яркой чертой Древней Германии конца II – начала III века, как мы видели в прошлой главе, является явное возрастание острого политического соперничества, что отражается в довольно плотном скоплении захоронений оружия, обнаруженных, в частности, в болотах Дании. И нет причин полагать, что древние даны III века были более воинственны, чем все остальные. Дело, скорее всего, в том, что в болотистых регионах свидетельства агрессии и участившихся противостояний имели больше шансов сохраниться. По крайней мере, одновременное появление новых политических образований с развивающейся военной идеологией лидерства трудно представить без повышения уровня насилия и агрессии. На этом фоне было бы даже странно, если бы миграция в новые области не стала одним из возможных способов ускользнуть от новых превратностей жизни в Древней Германии. Набирающая обороты борьба за контроль над одними и теми же источниками обогащения всегда была основной причиной миграции
[154]. И в то время как нарастающее политическое напряжение отчасти отвечает на вопрос, почему столько германцев решили сменить место жительства, то более позитивная экономическая мотивация может объяснить основное географическое направление миграции.
Если не считать отдельных импортируемых средиземноморских товаров, в ходе археологических изысканий, как мы выяснили в первой главе, было установлено, что германский мир на рассвете римской эпохи обладал лишь простейшей материальной культурой – изготовленная вручную керамика, фактическое отсутствие обработки драгоценных металлов и сравнительно мало способов материального подтверждения социального статуса. Ситуация во многом изменилась за следующие несколько веков, по мере того как германский мир развивал связи с более развитыми экономиками Средиземноморья. В результате появились новые источники богатства – в виде выгоды от новых торговых связей, дипломатических субсидий и периодических набегов. Однако ключевым оставался тот факт, что прибыль не распределялась равномерно по социальным слоям – разные классы получали разные доли. И в географическом плане ситуация была такой же. Контакты с Римской империей (и, как следствие, обогащение) осуществлялись преимущественно через людей, отдававших явное предпочтение германским сообществам, населяющим приграничную зону.
Дипломатические субсидии выплачивались только племенам, обитавшим вблизи границы. Сложно сказать, к примеру, насколько далеко простиралось влияние Констанция на политику приграничных народов, рассмотренное нами в прошлой главе, – конечно, не на жалкие несколько километров, но вместе с тем вряд ли больше чем два или три дня пешего марша для его легионов, значит, приблизительно 100 километров. Набеги на империю, конечно, совершали не только те, кто жил в непосредственной близости от нее, но им было гораздо проще организовать и осуществить их. То же самое касается торговли сельскохозяйственной продукцией и сырьем. Из-за транспортной логистики жителям приграничной зоны было гораздо проще поставлять свои товары непосредственно римским солдатам – основному источнику спроса. Но этот момент не следует переоценивать. Деревни вроде Феддерсен-Вирде вполне могли процветать за счет торговли с римскими армиями благодаря недорогому и несложному способу доставки – по воде. Некоторые сети торговли и обмена тянулись далеко в земли германцев, в первую очередь это касалось работорговли и продажи янтаря. Рабов, вероятно, поставляли предположительно более агрессивные германские племена вдали от границы, а вельбарские дороги говорят о том, что кто-то в Северной Польше получал огромный доход от Янтарного пути. Тем не менее большая часть этих богатств оседала в приграничной зоне, и даже торговлю на более дальние расстояния приходилось осуществлять через посредников – в частности, налоги за проход по чужой территории и перевоз товаров собирались прямо на границе. Вряд ли один только Ванний, царь маркоманов, понял, какую выгоду сулит проход германских торговцев через его земли, – ведь тогда с них можно будет брать налоги. Монополия – очень привлекательный способ обогатиться, и, возможно, именно по этой причине торговые вопросы и соглашения всегда были важной частью дипломатических договоренностей между государствами-клиентами и Римской империей.
