Плавный и стабильный отток растущего населения превратился теперь в направленное вооруженное вторжение в чуждую политическую среду. И вновь мы находим здесь параллели с историей буров. Через 150 лет после основания в 1652 году первого поселения на мысе Доброй Надежды, в связи с неуклонным приростом населения (у Луиса Трегардта, к примеру, было семнадцать детей от четырех женщин) отдельные бурские семьи продвинулись на 800 километров в глубь материка, сдвинув границы своих владений до берегов Оранжевой реки. Это тоже вполне укладывается в рамки модели волновой динамики. Переселение за реку в ответ на негативное политическое, экономическое и культурное давление со стороны британцев было следствием укоренившейся традиции периодически менять место жительства, однако со временем оно стало набирать обороты и превратилось в иной феномен. Миграционные единицы стали крупнее, и, как мы видели, население быстро перешло от мирного сосуществования к военному хищничеству, встретив сопротивление местных. То же самое произошло в III веке с германцами: смена цели на Северный Понт требовала тщательного планирования. Отдельные германские семьи с севера ничего бы не достигли, переселяясь в Причерноморский регион, особенно если предположить, что готы заведомо планировали захватить чужие земли. Установить военное господство на новых территориях можно только при тщательном планировании и привлечении большой массы населения, даже если она организована в отдельные разведывательные отряды, а не передвигается «одним народом», как утверждала старая гипотеза вторжения.
Хищнические потоки
Многое в миграционных потоках II и III веков навсегда останется за пределами нашего понимания. Доступные источники и археологические свидетельства не позволяют нам изучить все стимулы и факторы или узнать, какие индивидуумы были готовы принять участие и почему, если многие их соседи оставались дома. Однако исторического материала вполне достаточно для того, чтобы понять: миграция была основным фактором, сыгравшим роль в реорганизации границ Римской Европы. «Развитие» как процесс социально-политической и экономической трансформации, результатом которого стали новые союзы позднеримского периода, также сыграло в этом важную роль. Однако противники теории миграции, истолковывая имеющиеся свидетельства, отвергают слишком многие археологические и письменные свидетельства и при этом оказываются неспособными объяснить культурный сдвиг, происшедший в обществах основных соседей Рима в нижнем течении Дуная и на черноморских границах. Дальше к западу элемент миграции сыграл менее заметную роль, однако он ярко проявляется в процессе оккупации алеманнами Декуматских полей и в прибытии многочисленных групп бургундов на реку Майн.
Археологические свидетельства также помогают установить взаимосвязь между миграцией и развитием. Они не являются альтернативными вариантами объяснения этой проблемы, как нередко считалось, но, напротив, сплетаются в единое целое по мере того, как разворачиваются события, – и связь их очевидна на разных уровнях.
Во-первых, процесс развития в германском мире сам по себе был одной из основных причин формирования миграционных потоков, оказав на племена как негативное воздействие (создав такую яростную конкуренцию между народами, что некоторым пришлось отправляться на поиски более безопасных земель), так и положительное (новые богатства и блага, обнаруженные в приграничной зоне, в конечном счете подтолкнули племена с периферии к вторжению в чужие земли и вытеснению оттуда прежних обитателей). Контакт с Римской империей спровоцировал значительное, но географически неравномерное развитие Древней Германии, и, как и в современном мире, явные различия в уровне благосостояния стали причиной миграции.
Во-вторых, механизм, в соответствии с которым обретались эти новые материальные блага (необходимость стать клиентом или партнером Рима в той или иной приграничной зоне), также отчасти объясняет кажущуюся странность возникшего потока миграции. Сложившаяся картина ничем не напоминает простую и понятную старую гипотезу вторжения. Основное участие в процессе принимали отдельные группы и отряды, только некоторые из которых были многочисленными. К тому же значительная часть населения земель вблизи как Балтийского, так и Черного моря осталась на месте после того, как процесс миграции был успешно завершен. Перед нами вовсе не перемещение целого народа из пункта А в пункт Б с элементами этнической чистки. Тем не менее, для того чтобы получить доступ к новым богатствам приграничной зоны, нужно было заставить Рим отдать предпочтение вновь появившемуся там племени вместо уже имеющегося партнера, а потому приходилось собирать большие войска, чтобы свергнуть уже существующий политический строй. Следовательно, в отличие от современных миграционных единиц, тогдашние должны были быть многочисленными и хорошо вооруженными.
В-третьих, тот факт, что честолюбивые короли, желавшие переселиться с периферии в приграничные регионы, не могли собрать войско нужных размеров только из своих личных военных отрядов, объясняет другую особенность больших групп – наличие в них женщин и детей. В результате мы получаем миграционный поток, который не принимал форму ни «волны продвижения», ни «переселения элиты». Небольшие семейные группы, передвигающиеся наугад по новым территориям, были бы с легкостью уничтожены карпами, сарматами или обитавшими близ Рейна и Везера германцами, а короли со своими небольшими отрядами не смогли бы одержать верх в масштабных сражениях, без которых нельзя было бы достичь цели.
Помимо создания новой модели миграции, учитывающей несомненные связи между миграцией и развитием, изменения, происшедшие в германском обществе в ранний римский период, имеют еще одно важное значение – это первые проблески всеобъемлющего процесса, который в конечном итоге устранит географически обусловленное неравенство в развитии, характерное для Европы начала 1-го тысячелетия. За пределами тех регионов, которые попали под непосредственную власть римлян, тесный контакт с империей вызвал к жизни силы, кумулятивное воздействие которых преобразило германское общество. В результате к IV веку, как мы уже видели, появились куда более серьезные политические структуры, охватывавшие больший процент населения. Действие этих сил наиболее отчетливо проявлялось вблизи границы, однако оно ощущалось и в других областях, по всей видимости благодаря сетям экономических контактов, например развернутым системам торговли рабами и янтарем, далеко протянувшим свои щупальца. Еще более важным было появление богатой внутренней периферии, окружавшей Римскую империю со всех сторон, которая породила тенденцию к хищнической миграции в эти регионы из внешней периферии. Таким образом, не только клиенты Рима, проживавшие на тонкой полосе приграничных земель, оказались охвачены трансформационными процессами, которые в конечном итоге подорвут господство империи в Средиземноморском регионе. Однако даже к позднеримскому периоду обширные участки Восточно-Центральной и Восточной Европы по-прежнему оставались не затронутыми трансформацией. Это обстоятельство изменится, лишь когда новый политический строй государств-клиентов, созданный миграционными потоками II и III веков, будет охвачен волнениями и кризисами IV столетия. Миграция пока играла второстепенную роль в развитии, однако это продлится недолго. Началась эпоха гуннов.
