Мотивы, побудившие лангобардов начать захват новых земель, скорее всего, были примерно такими же. Насколько нам известно, их переселение на средний Дунай не являлось реакцией на какую-либо внешнюю угрозу, а было вызвано исключительно преимуществами и богатствами региона. Среднедунайская низменность была периферией Римской империи и на протяжении первых четырех веков н. э. стабильно богатела и развивалась – куда быстрее, чем любой из народов, проживающих у устья Эльбы. Апогеем неравенства стало завоевание этих территорий Аттилой. Количество золота, найденного в захоронениях гуннского периода на равнине, беспрецедентно для германского мира. И это наверняка лишь малая доля сокровищ, которыми теперь распоряжались короли, правящие здешними землями. Несмотря на нехватку точных сведений, мы можем утверждать, что миграция лангобардов в том числе была вызвана желанием завладеть частью этих богатств – а заодно и получать дань с Константинополя, которую тот исправно платил даже после смерти Аттилы. Однако, для того чтобы запустить руки в эту сокровищницу, нужно было обладать немалой военной силой, чтобы изменить существующие политические условия, – другими словами, нужно было взять верх над герулами. Экспансия лангобардов, может, и началась с прихода небольших отрядов, просочившихся на юг, но и лангобарды, и другие переселенцы в конечном итоге были подхвачены полноценным потоком миграции и образовали более сплоченную группу – самое позднее к моменту ухода из Ругиланда, вслед за которым они уничтожили королевство герулов
[327]. Даже несмотря на экономические, то есть добровольные по своей сути мотивы, побудившие их покинуть собственные земли, при миграции такого типа всегда свою роль играют и политические соображения. Собирали ли мигранты войска целенаправленно, чтобы обеспечить успех задуманного, или же нет?
Другие приступы миграционной активности, напротив, были вызваны преимущественно политическими причинами. Скиры, руги, герулы и гунны все в разное время столкнулись с мощным негативным и сугубо политическим воздействием, заставившим их покинуть обжитые земли, – военные поражения в борьбе против готов Амалов, Одоакра, лангобардов, плюс на гуннов повлиял процесс постепенного ослабления власти – до тех пор, пока их положение не стало невыносимым. В каждом случае сокрушительное поражение в битве уничтожило способность группы сохранять независимость, несмотря на то что реагировали на него все пострадавшие по-разному. В то время как руги и герулы (по крайней мере, большинство их) массово переселялись в другие земли, скиры, похоже, разбились на маленькие группы, каждая из которых сама решала свою дальнейшую судьбу. В Житии святого Северина упоминается небольшое племя скиров, движущееся в Италию. Примечательно оно лишь тем фактом, что среди них был и Одоакр
[328]. История гуннов после Аттилы могла включать в себя оба типа миграции. Как мы отмечали, в середине 460-х годов имеются упоминания и о небольших группах гуннов, и о двух крупных объединениях, которыми правили выжившие сыновья Аттилы, решившие искать убежища на востоке Восточной Римской империи. Экономические факторы определили выбор направления, но не они были причиной, заставившей гуннов вновь пуститься в путь.
Плата за службу и другие привилегии, еще доступные римским солдатам, были, скорее всего, основной причиной, по которой так много скиров и представителей других народностей двинулись к югу от Альп. Более крупные объединения ругов, герулов и гуннов (иногда не одной группой, а несколькими) были вынуждены после военных поражений либо покинуть Среднедунайскую низменность, либо установить новые, неравноправные отношения с теми, кто сильнее их. Природа этих отношений не совсем ясна, однако она опять-таки повлияла на выбор направления миграции. Герулы сочли владычество гепидов над собой чрезмерно обременительным и предпочли стать подданными Византии – пока гражданская война не разделила их вновь, вынудив некоторых вернуться на земли гепидов. Ожидалось, что беженцы будут сражаться за своих хозяев (будь то Византия или королевство гепидов), и, похоже, это не вызывало особых возражений со стороны мигрантов, так что явно не это требование заставило герулов прекратить сотрудничество с гепидами. В обязанности им наверняка вменялась и уплата дани в том или ином виде, но, скорее всего, она была меньше той, которую требовали гунны. Ругам, возможно, больше посчастливилось, и Теодорих Амал предложил им более приемлемые условия. Был момент, когда они переметнулись на сторону Одоакра во время завоевания Италии, однако очень скоро вернулись к прежним союзникам и, похоже, охотно оставались в королевстве остготов вплоть до 540 года, по крайней мере, источники намекают на то, что их жизнь была более счастливой, нежели участь герулов
[329].
К сожалению, мы ничего не знаем о том, какие условия Денгизик и Эрнак, сыновья Аттилы, предложили Константинополю. Их переселению на территорию Восточной Римской империи предшествовало требование к императору Льву I даровать им доступ на рынки. Увядающее политическое господство гуннов, очевидно, к середине 460-х годов стало сказываться и на экономике племени, по мере того как ранее покоренные народы стали возвращать себе независимость, тем самым лишая бывших кочевников прибыли. И постоянное ослабление империи в конечном счете заставило их искать лучшей доли в Византии. Одного из сыновей Аттилы это привело к катастрофе, хотя причины до конца не ясны. Византийцы, похоже, видели угрозу в силах Денгизика, которой не представлял его брат Эрнак. Следует отметить, однако, что Эрнака, похоже, вполне устраивала небольшая территория, выделенная ему империей, прямо на границе, к северу от Добруджи, так что можно предположить, что Денгизик предъявил слишком большие требования
[330]. Тем не менее для всех этих групп последствия военных поражений были весьма серьезными. Они превратились в политических беженцев и были вынуждены порой принимать не самые выгодные условия, навязанные более сильными партнерами. По меньшей мере, они утратили все источники доходов, которыми располагали, будучи господствующей силой в том или ином регионе, а нередко, как герулы, были вынуждены еще и выплачивать дань своим «хозяевам». Плюс они обязаны были оказывать им военную поддержку. Разумеется, изучить все аспекты мотивации во всех случаях миграции невозможно, но слияние экономических и политических факторов в каждом из них не вызывает сомнений, причем экономические превалировали среди добровольных мигрантов, а политические – среди недобровольных. Однако из-за того что даже добровольным мигрантам было необходимо повернуть политическую ситуацию к собственной выгоде, чтобы заполучить желанные источники обогащения, им приходилось действовать едиными, слаженными и многочисленными группами. Если размер и форма этих миграционных единиц не встречаются в современном мире, то сложная природа мотивации – очень даже.
