«Может быть, музыка – это не просто эволюционная адаптация, а «технология», которая, как огонь, сыграла ключевую роль в развитии человека» (Анируд Патель).
Люди очень давно пытаются понять, каким образом музыка, не обладающая репрезентационными свойствами речи, способна «говорить» с нами так непосредственно. «Как возможно, – рассуждал Аристотель, – что ритмы и мелодии, являясь всего лишь звуками, напоминают состояния души?» Отвечая на этот вопрос, можно предположить следующее. Как мы видим, музыка основывается на базовых аспектах нашей физиологии и физического присутствия в мире: пульсе, дыхании, эмоциях, познании и т. д. Но, кроме того, как демонстрирует пример бэбинзили, для музыки очень важно внимание к явлениям окружающего мира, таким как звуки леса, то есть находящимся вне нас и вне нашей социальной группы. Музыка объединяет их таким образом, что заставляет нас острее ощутить свое присутствие в этом мире, свое бытие. Она расширяет наше сознание, усиливая чувство собственного «Я» и одновременно растворяя его, пусть временно, во внешнем мире.
«Мое сердце так радостно, Мое сердце поет в полете, Под деревьями нашего леса, Нашего леса, нашего дома, нашей матери. В мои сети попалась птица – Очень маленькая птичка, И мое сердце тоже попало в сеть вместе с этой птичкой» (песня в честь рождения ребенка племени пигмеев в Конго).
Есть мнение, что сознание существует, потому что оно представляет собой эволюционную адаптацию: удивительное (по большей части) ощущение от собственного сознания стимулирует нас длить его и делать то, что нам нравится. Верна или нет эта гипотеза (а существуют и ее яростные противники), музыка, без сомнения, делает сознание более ясным, а желание жить – сильнее. Различные эксперименты с ритмом, динамикой, гармонией и тембром – это способы изучения и расширения нашего сознания и его границ.
Получается, человек – музыкальное животное. Или, если точнее, прямоходящее, музыкальное, лишенное оперения, бегающие на двух ногах… которые иногда заплетаются. Музыка сопровождает все стороны нашей жизни, если не стоит у ее истоков. Но остается вопрос: что мы делаем с этими способностями? Этот вопрос наводит на размышления об Орфее.
«Поскольку музыка – единственный язык, обладающий противоречивыми свойствами внятности и одновременно непереводимости, то создатель музыки уподобляется богам, а саму музыку можно считать величайшей тайной науки о человеке» (Клод Леви-Стросс).
Согласно мифу, Орфей исполнял настолько прекрасную музыку, что она очаровывала птиц и зверей, заставляла танцевать деревья и камни, и даже реки меняли свое течение, чтобы быть ближе к музыканту. Однажды прекрасную жену Орфея Эвридику укусила змея, и она умерла. Безутешный Орфей пел столь грустные песни, что боги и нимфы плакали от сострадания к нему. По их совету Орфей спустился в Аид и умолил владык подземного мира вернуть к жизни его возлюбленную. Никогда ранее владыки царства мертвых не поддавались уговорам смертных, но удивительная музыка Орфея тронула их сердца, и они согласились воскресить Эвридику при одном условии: Орфей должен идти первым к выходу из Аида и не оглядываться, пока не достигнет границы земного мира. Орфей направился к выходу, Эвридика последовала за ним. Едва переступив порог царства мертвых, Орфей обернулся, забыв, что и Эвридика должна дойти до конца, чтобы исполнилось обещание. Эвридика исчезла навсегда, оставив Орфея в одиночестве.
Конечно, красивая сказка. Но какой в ней смысл? Можно ли сказать о ней словами Кристофера Смарта, что она «правдива»? Задача мифа заключается не только в том, чтобы преподать какой-то урок или донести какую-то истину. И все-таки три таких «послания» в этом мифе можно предположить. Первое – о нем я уже говорил, и оно настолько очевидно, что не заслуживает длительных рассуждений: музыка является одной из самых великих сил в жизни – сила музыки такова, что способна вызывать эмоциональное состояние, в котором человек, кажется, может преодолеть все на свете, даже смерть. Музыка, которая рождается в мире за пределами человеческого, в том числе пение китов, ниспровергает свойственный человеку эгоцентризм – как это сделала первая фотография Земли из космоса, – что подразумевает возможность глубинных изменений и расширения человеческого сознания.
«Ради музыки имеет смысл находиться на Земле» (Фридрих Ницше).
Второе «послание» мифа об Орфее – предупреждение. В ключевой момент Орфей теряет самообладание и в результате теряет самое дорогое, что у него есть. Вывод: иногда нужно контролировать свои импульсы, даже если это крайне сложно. Такой же урок вынес еще один путешественник в Аид. Одиссея предупреждали дважды – тень пророка Тиресия и нифма Цирцея, – чтобы он боролся с искушением и не крал скот Солнца. Одиссей, одаренный божественной мудростью, поборол искушение, но не смог контролировать своих спутников, и они – неплохие на самом деле люди, прошедшие с Одиссеем через многие испытания, – воровством навлекли на себя страшные беды.
Третий вывод, который можно сделать из мифа об Орфее: никогда не смотреть назад. Но, как мне кажется, это неправильно. Суть не в том, чтобы забыть о прошлом, а в том, чтобы знать, когда и как вспоминать его. Доктрина вечного возвращения, о которой Ницше говорит в «Заратустре», тоже зачастую истолковывается неверно. Она не означает, что мы должны бесконечно повторять прошлое. Скорее, мы должны осознать и полностью принять все, что сделало нас теми, кто мы есть; в том числе наше эволюционное происхождение и общие с другими животными черты.
Соответственно, мы должны больше ценить предков человека. Это не значит, что мы должны быть сентиментальными по поводу каменного века или видеть в нем какую-то романтику. Излишний энтузиазм по отношению к доисторическим временам иногда уводил людей в очень странном направлении. Но мы должны постараться получить более четкое представление о мире и жизни разных представителей рода Homo.
Ученый и писатель Джаред Даймонд с определенной долей презрения писал о людях, живших до появления «поведенческой современности» – огромного скачка в технологическом и культурном развитии, произошедшего в последние несколько десятков тысяч лет. «Что можно сказать, – вопрошает он, – о существе, чьи каменные орудия труда немногим сложнее, чем палки, которые используют шимпанзе, чтобы достать термитов; орудия, которые совершенствовались бесконечно медленно, от крайне примитивных до просто очень примитивных?» По мнению Даймонда, только около 40 000 лет назад мы перестали быть «просто еще одним видом крупного млекопитающего», причем не особенно выдающимся – наш ареал обитания был даже меньше, чем у львов.
Даймонду не хватает воображения. Гораздо интереснее позиция скульптора Эмили Янг:
В течение сотен тысяч лет мы делали инструменты из камня: люди сидели под деревьями, вытачивая, заостряя или кремень, или вулканическое стекло, или яшму, придавая им форму. И, наверное, ритмичные звуки их работы вместе со стрекотом цикад и пением птиц были их музыкальной гармонией.
Условия жизни первых людей были более благоприятны, чем те, в которых живут бушмены, австралийские аборигены или инуиты сегодня. Как подчеркивает Джонатан Кингдон, они жили на территории, где другие формы жизни присутствовали в таком изобилии, которое сегодня может показаться невероятным. При желании можно каждый день улавливать признаки их «музыки» в сотне незаметных действий. И если нам удастся, полагаясь на надежные интерпретации звуковых свидетельств, представить подробности этого далекого прошлого, услышать голоса тех, кто до сих пор был нем, тогда есть шанс, что и сегодняшняя, и будущая наша жизнь станут еще восхитительнее. А наша способность проходить и пробегать огромные расстояния в самых разных условиях, наша музыка, песни и танцы помогут нам в этом.
