Рука об руку с субъективизацией объекта и имманентизацией объективного мира идет (это особенно касается мира смыслов и ценностей) релятивизация ценностей. В процессе дереализации, неотделимой от деперсонализации, мир лишается не только своей реальности, но и своей ценности: в частности, дереализация и заключается в обесценивании. Мир утрачивает ценностную рельефность, поскольку ценности нивелируются, приносятся в жертву.
Подход к рассмотрению проблемы ценности, характеризующийся психодинамическими и психогенетическими установками и направленностью, никогда не приведет к ее решению – скорее, к субъективизации и релятивизации самих ценностей, причем под психодинамическим мы понимаем такой подход, который сводит все подряд к проявлениям влечений, а под психогенетическим – такой подход, который выводит все подряд из истории влечений. Субъективизация ценностей происходит потому, что они перестают существовать независимо от субъекта, а релятивизируются ценности постольку, поскольку они перестают обладать безусловной значимостью.
С точки зрения психологистического подхода предмет интенционального акта (в то время как этот же предмет, например, ценность, отсутствует в монадологической концепции личности) является не более чем средством удовлетворения потребностей. В действительности мы наблюдаем противоположную картину: скорее, потребности служат тому, чтобы направить субъекта на определенную предметную область, на область объектов. Не будь так, любой поступок человека по сути являлся бы актом удовлетворения потребности, удовлетворения самого субъекта – другими словами, любой поступок сводился бы к акту «самоудовлетворения». Тем не менее это не так. И все же как притягательны расхожие разговоры о самоосуществлении и самореализации человека! Как будто человек существует только для того, чтобы удовлетворять собственные потребности или самого себя. Если вообще говорить о самоосуществлении и самореализации в человеческом бытии-в-мире, то они могут быть достижимы как результат, но не как интенция. Лишь в той мере, в какой мы отдаем себя, жертвуем себя, отрекаемся от себя ради мира, его задач и требований, которыми буквально пронизана наша жизнь; лишь в той мере, в какой нам есть дело до внешнего мира и до предметов вне нас, а не только до нас самих и собственных потребностей; лишь в той мере, в какой мы выполняем задачи и требования, осуществляем смысл и реализуем ценности, мы осуществляем и реализуем самих себя.
Если я желаю стать тем, чем я могу стать, мне нужно делать то, что я должен делать. Если я желаю стать самим собой, мне нужно выполнять конкретные личные задачи и требования. Если человек желает быть собой, прийти к самому себе, то он должен следовать по пути, который ведет через мир.
Другими словами, экзистенция, которая имеет целью не логос, а самое себя, никогда не попадает в цель, однако не попадает в цель она и когда, имея своей целью логос, не трансцендирует себя. Иначе говоря, интенциональность относится к сущности человеческого бытия, а трансцендентальность – к сущности смысла и ценностей.
Самоосуществление, реализация возможностей не является осуществимой самоцелью, и в первую очередь самоосуществление видится не результатом, а целью человеку, который утратил истинный смысл своей жизни. Тем не менее постоянное возвращение человека к самому себе, рефлексия является не только бесперспективной, но даже искаженной формой интенции: только бумеранг, не попавший в цель, возвращается туда, откуда был брошен, но его изначальное предназначение – поразить жертву, а вовсе не вернуться в руки метнувшего его охотника.
Таким образом, мы констатируем следующее: только в том случае, когда первичная предметная направленность утрачивается и разрушается, появляется та особая пристрастность, которая характерна для невротического состояния. Психологистический же подход оборачивает дело так, будто человеческая психика представляет собой закрытую систему и будто человека самого интересует установление и восстановление интрапсихических состояний, например, путем умиротворения и удовлетворения требований собственных влечений, «Оно» и «сверх-Я». Однако при таком подходе антропология попадает в плен монадологии: для настоящего человека по-настоящему важным являются не какие-то психические состояния, а предметы внешнего мира; изначально человек ориентирован именно на них, и только невротик, не ориентированный, как нормальный человек, на предметы внешнего мира, интересуется преимущественно своими состояниями.
По сути в основе всего этого лежит не что иное, как взгляд или, точнее, ложное понимание человеческой психики как области, где доминирует принцип баланса и равновесия – одним словом, принцип гомеостаза постулируется в качестве определяющего фактора. «Основные мотивационные тенденции, выделяемые Фрейдом, мыслятся им гомеостатически, то есть Фрейд трактует любую деятельность как инструмент, служащий восстановлению нарушенного равновесия. Однако в своем предположении о том, что ослабление напряжения есть единственная изначальная тенденция живого существа, Фрейд опирался на современную ему физику, поэтому данное предположение попросту не соответствует действительности. Рост и размножение предстают как процессы, которые можно объяснить только через призму принципа гомеостаза» (Бюлер Ш. Психологический обзор (Psychologische Rundschau, Band VIII / 1, 1956)). Итак, принцип гомеостаза не имеет силы и значимости в биологическом измерении, не говоря уже о психолого-ноологическом: «человек творящий», к примеру, «создает свой продукт или произведение в действительности, которую он воспринимает положительно, в то время как стремящимся к равновесию, приспосабливающимся человеком действительность воспринимается отрицательно» (там же). По отношению к принципу гомеостаза полемическую и критическую позицию занимает также Гордон Олпорт: «Мотивация рассматривается как состояние напряжения, которое ведет нас к поиску равновесия, отдыха, приспособления, удовлетворения или гомеостаза. С этой точки зрения личность – не более чем совокупность привычных нам способов понижения напряжения. Разумеется, эта формулировка полностью соответствует исходной предпосылке эмпиризма, согласно которой человек является по природе пассивным существом, способным только получать впечатления от внешних раздражителей и реагировать на них. Противоположные взгляды утверждают, что эта формула, будучи применимой к разрозненным и сиюминутным формам приспособления, терпит неудачу при попытке представить природу личных стремлений человека. Они указывают, что для личных стремлений характерно сопротивление равновесию: благодаря им напряжение как раз поддерживается, а не снижается» (Олпорт Г. Становление. Базовые размышления по психологии личности (Becoming. Basic Considerations for a Psychology of Personality. New Haven 1955, S. 48–49)).
– Влечение и смысл
Вторым слабым местом антропологии с односторонней ориентацией исключительно на психодинамическое и психогенетическое, наряду с постулированием принципа стремления к наслаждению вместо стремления к ценностям, изначально свойственного человеку, является неправильное понимание направленности человека на смысл как детерминированности его поведения влечениями. Согласно экзистенциальному анализу, перед желанием стоит осознание долга; согласно психодинамике, за осознанным желанием стоит неосознанная необходимость. Согласно экзистенциальному анализу, перед человеком открыто стоят ценности; согласно психодинамике, за его спиной стоят влечения, «Оно»; согласно психодинамике, любая энергия – это энергия влечений, движущая сила, а любая сила – это vis a tergo
[45].
