Занимаясь в таком ключе «имманентной критикой», Аллерс в другом месте предлагает обдумать следующее: «Изначально критике подвергались в первую очередь результаты психоанализа, особенно та роль, которая отводится в нем сексуальности, а также "аморальные" тенденции, локализующиеся в бессознательном. Эту критику подстегивали эстетические и нравственные мотивы. Поэтому она была, в сущности, беспредметной. Я отнюдь не собираюсь заниматься подобной критикой. Я однозначно заявляю – предполагая при этом, что суждения психоанализа по данным вопросам верны, – что мне абсолютно безразлично, является ли мое бессознательное, бессознательное младенца или любого другого человека многообразно извращенным, инцестуозным либо безусловно преступным. Об этом факте можно сожалеть и желать, чтобы все было иначе, однако это не позволяет нам браковать определенную точку зрения, если мы работаем с фактами» (P15).
Далее следует «замечание, так сказать, автобиографического характера», которое может особенно нас заинтересовать: «В свое время, еще до того, как мне представилась возможность накопить существенный опыт работы с неврозами, психозами и нормальной психологией, я был убежденным сторонником психоанализа. Казалось, что он объясняет столь многое и так убедительно, что он словно должен был помочь выстроить единообразную структуру душевной жизни человека и т. д. Логическая проработка этой системы и психологический опыт научили меня гораздо лучшему – нет, сформулирую осторожнее – немного иному, позволив мне при этом не упустить из виду ценные результаты. Я хотел бы подчеркнуть, что не только склонен считать истинными многие результаты психоаналитической доктрины, а также некоторые ее теоретические выкладки, но и причисляю их к наиболее значительным достижениям психологии человека. С другой стороны, я решительно не в состоянии признать психоаналитический метод как таковой. Если говорить о методологической критике, то положение психоанализа своеобразно. Так, психоанализ утверждает, что никто не вправе критиковать построения и теории этого метода, если этот критик сам не проверил их психоаналитическими средствами. Такое требование совершенно неправомерно, причем, насколько я могу судить, более нигде в науке оно не предъявляется. Допустим, ко мне обращается ученый и говорит: "Я обнаружил в том или ином веществе хлор". На мой вопрос, каким методом он это сделал, он поясняет: "Я растворил это вещество в разбавленной соляной кислоте". Разумеется, в таком случае его метод неубедителен: ведь хлор выделяется не из исследуемого вещества, а из самой соляной кислоты» (P 15 f.). «Я считаю, что аналогичная ситуация складывается и с психоанализом. Во всех случаях, когда его результаты оказываются верны, они достигаются не при помощи психоаналитической техники, а вопреки ей, против нее. Верность результатов свидетельствует о ценности метода лишь тогда, когда результаты были достигнуты действительно именно с помощью этого метода либо в принципе могли быть получены только с его помощью» (P 17). «Итак: результаты психоанализа на самом деле добываются совсем не психоаналитическими методами». Аллерс делает следующий вывод: «Психоанализ обязан своими находками и терапевтическими успехами тому, с каким пониманием психоаналитик относится к пациенту, но не объяснительной силе теорий и методов этого учения» (P 44).
Каково же учение о неврозах, разработанное самим Аллерсом? Для него «невроз обращен в патологию и отклонения, возникает в результате бунта существа против присущей этому существу бренности и беспомощности» (W 278). «Если бы этот бунт переживался сознательно, то он ожидаемо приводил бы к уничтожению человека. Стремление существа уйти в небытие само по себе противоречиво, поскольку именно его бытие является первоочередной предпосылкой для такого стремления. В таком случае парадоксы и антиномия человеческого бытия открываются во всем своем жутком напряжении» (W 279).
«Экзистенциальной психиатрии», пожалуй, можно было бы предъявить ту же претензию, которую Аллерс в свое время адресовал Мартину Хайдеггеру: «Particularly disturbing is the absence of the other in his otherness insofar as the other Dasein is concerned»
[120] (M 471). Мы сами на основании личной беседы с Хайдеггером можем с уверенностью сказать, что в противовес вульгарной ложной трактовке так называемой экзистенциальной психотерапии, господствующей в США, хайдеггеровская концепция «бытия-в-мире» должна пониматься совершенно иначе по сравнению с извращенным ее представлением, принятым в кругу так называемых онтоаналитиков, а именно «мир», «в котором» человек «существует», является не чем иным, кроме как простым самовыражением именно этого человеческого бытия-в-мире. Фактически Аллерс исключает логотерапию – которая в США вместе с онтоанализом входит в состав «экзистенциальной психиатрии» – из числа объектов своей критики, направленной против психоанализа и онтоанализа (O 85). Свой объективизм он формулирует осторожно: «I prefer to speak of the totality of all referents, correlated to mental acts, as the realm of the 'trans-subjective'»
[121] (O 83).
«On ne détruit que ce qu'on remplace, – точно отмечает Жунье. – La critique du maître austro-américain n'est pas le tout de son œuvre: Elle n'a pour but que de faire place nette á une anthropologie totale»
[122] (J9). Однако нам кажется, что гуманность аллерсовской антропологии нигде не проявляется так ярко, как в следующем признании: «Мне еще не встречалось ни одного случая невроза, базовая проблема или базовый конфликт которого не заключались бы, так сказать, в неразрешенном метафизическом вопросе, вопросе о положении человека как таковом, независимо от того, идет ли речь о религиозном или нерелигиозном человеке, католике или некатолике. Вероятно, с этим связана увлеченность философией, часто отмечаемая у таких невротиков. Ошибочно изыскивать в этой „метафизической“ проблематике очередную маску иных вопросов либо выражение определенных установок, хотя многие так поступают. „Глубже“ этого уровня нет ничего – ни проблем с влечениями, ни воли к власти. Это действительно последний и самый основной вопрос, волнующий таких людей, и эти люди не могут не только ответить на него, но даже не в силах правильно его поставить. Мы также понимаем, что во многих случаях полезно участливое, ласковое, щадящее, терпеливое, чисто религиозное духовное руководство, в то же время направленное на исправление религиозного отношения к неврозу, поскольку такое влияние действительно затрагивает самую центральную проблему» (W 283). Итак, Аллерс не разделяет широко распространенного сегодня мнения, что достаточно привести в порядок душевное, а духовное затем выправится само. Такое мнение, на наш взгляд, основано на неверном понимании тезиса «Gratia supponit naturam»
[123]; этот тезис интерпретируется так, как будто действие благодати зависит от природы и тесно связано с ней, короче говоря, духовная жизнь не считается функцией объективной внутренней жизни. Такое ошибочное мнение складывается потому, что путают причину и следствие. Если мы и далее вслед за американскими и европейскими психологами будем считать духовную жизнь человека вплоть до его решений, связанных с верой, обычной равнодействующей различных компонентов, идет ли речь об имаго отца или чем угодно еще, то мы лишаем религиозные чувства человека их решающего характера и впадаем в иллюзию того, что религию можно детерминировать и манипулировать ею. Такую псевдорелигию действительно можно было бы назвать «иллюзией», какой считал религию Зигмунд Фрейд.
