Фирдоуси использовал множество различных источников, которые не так просто распознать в «Шахнаме». Предполагалось, будто Фирдоуси знал пахлави и опирался на эти знания в своем творчестве, однако это выглядит более чем маловероятным. Наршахи и другие упоминали о народных или погребальных песнях на смерть Сиявуша, древнего героя, возможно мифического, который, согласно легенде, жил в Бухаре. Можно предположить, что подобные фрагменты были включены в «Шахнаме», но встает вопрос, кто создал стиль и стихотворный размер «Шахнаме» – Дакики или другой поэт саманидского периода? Можно высказать предположение, что, безотносительно того, произошел ли размер поэмы, называемый мутакариб, от арабского или среднеперсидского прототипа, он являлся не народной формой, а плодом литературного творчества. «Шахнаме» написана не как народный эпос, взятый дословно из уст уличных исполнителей; это скорее доведенная до совершенства литературная поэма. А что можно сказать о содержании иранского национального эпоса?
О «Шахнаме» Фирдоуси написано множество книг, и нет смысла обсуждать это произведение во всех деталях. Я только считаю важным подчеркнуть ту гармонию, которую Фирдоуси привнес в разнородные элементы героического прошлого народов Ирана. Потому что только во времена Саманидов, в новых обстоятельствах единения Ирана с собственной историей, мог возникнуть подобный всеобщий эпос. При Сасанидах Бухара и Трансоксиана не являлись частью Ирана – даже при том, что загадочная иранская ойкумена (обитаемая часть земли в представлении древних греков. – Пер.), должно быть, пережила саму империю Ахеменидов. Мечта или фантазия о единой империи с начала истории и вплоть до арабского завоевания является главной темой «Шахнаме». Но насколько осознанным было ощущение единства всех иранцев до эпохи Саманидов? Считали ли себя манихеи Согдианы в доисламские времена кровными братьями зороастрийцев провинции Фарс, будучи политически разделенными, но пребывая в надежде когда-нибудь снова стать единым народом под властью царя или царей всего Ирана? Можно заподозрить, что подобные чаяния имели место в основном в сасанидских царских и аристократических кругах и что настоящий всплеск таких чувств пришелся на исламские времена, вместе с распространением новоперсидского в качестве языка межэтнического общения и со слиянием персидских, согдийских, хорезмийских и других местных традиций в искусственную общеиранскую – но все же мусульманскую – традицию. Этим я вовсе не собираюсь отвергать реальность неугасающей памяти о древнем политическом и религиозном (зороастрийском) единстве всех иранцев, но, похоже, она расцвела с новой силой и повсеместно распространилась среди всех народов Ирана именно в Х в. н. э.
Таким образом, Фирдоуси замечательно отразил верования и настроения своего века. В общем, изобразительном смысле он предложил метод духовного исцеления разногласий между иранским и исламским, с которыми пришлось столкнуться его современникам. Фирдоуси оживил память о героическом прошлом и вывел собирательную личность иранца, который обнаружил, что можно примирить Заратустру и Мухаммеда и стать духовно богаче от обладания ими обоими. Фирдоуси дал единство разнородному наследию иранцев и таким образом сблизил их с арабами с их единым устремлением, завещанным пророком Мухаммедом. Иранцев-мусульман можно сравнить с японцами, которые исповедовали и буддизм, и синотизм, улаживая любые конфликты; однако такие параллели могут ввести в заблуждение. Нельзя преуменьшить значение Фирдоуси как автора, создавшего произведение об иранском единстве и патриотизме, за что его труд заслуживает особого восхищения, так же как и в силу своих литературных достоинств.
«Шахнаме» характеризуется как цепочка собранных в хронологическом порядке эпизодов из жизни различных иранских героев. Одним из лейтмотивов, проходящим через отдельные главы книги, является борьба добра и зла с окончательной победой добра и, как часть этой борьбы, конфликт между Ираном и Тураном (страна, расположенная к северо-востоку от Ирана и населенная кочевыми иранскими племенами с общим названием тура. – Пер.). Во времена Фирдоуси это означало противостояние иранцев и тюрков, хотя, возможно, изначально это была борьба между пахотными землями и степью. Верность человека семье или родственникам, вассала своему повелителю или царю – еще один мотив эпоса. Месть, долг царя быть благочестивее всех остальных, фарр, то есть богоизбранность царя, – все это элементы различных эпизодов книги. Анализ таких моментов, как, например, смертельная вражда отца и сына, требует серьезного изучения, а «Шахнаме» изобилует материалами, из которых обычно и состоят саги и эпосы.
Признано, что большинство из мифических досасанидских частей «Шахнаме» имеют восточноиранское происхождение, и мы уже упоминали Сиявуша в связи с его отношением к Бухаре. Возможно, настоящим реальным героем книги является Рустам, который, предположительно, пришел из Систана. Вполне вероятно, что он был сакским героем, и тот факт, что многие из аналогичных эпических книг на новоперсидском, таких как «Гаршаспнаме» и «Барзунаме», имеют отношение к тому, что может быть названо эпическим циклом Систана или наследием Рустама, показывает значение этой провинции для всей иранской традиции. Некоторые исследователи допускают, что хорезмийский, согдийский и другие циклы легенд были объединены с систанским циклом, чтобы составить «Шахнаме», однако подтверждений этому нет, хотя, возможно, отчасти это и правдиво.
Неоднократно указывалось на то, что «Шахнаме» на самом деле была написана для Саманидов, но их правление окончилось еще до того, как Фирдоуси закончил свой труд, и тогда он обратился за покровительством к Махмуду Газни. Претензии Саманидов на происхождение от древних царей Ирана, их борьба с тюрками-кочевниками, а также их поддержка дехкан – все указывает на то, что во времена Фирдоуси Саманиды являлись законными наследниками Сасанидов. Фирдоуси, умерший, по-видимому, в 1020 (или 1025) г., стал свидетелем победы тюрков, однако он вполне мог предвидеть, что и они будут завоеваны иранской культурой. Поэтому произведение Фирдоуси до сих пор остается символом иранского патриотизма, разделяемого нынешними персами, афганцами и таджиками – как и другими более мелкими иранскими народностями.
Весьма интересно и важно отметить, что культурное примирение иранского и исламского было достигнуто в Восточном Иране раньше, чем в Западном. В царстве Байидов также имело место явление, которое некоторые ученые окрестили иранским ренессансом, однако оно пошло несколько другим путем, чем на востоке. В Западном Иране, древнем центре империи Сасанидов, язык пахлави, зороастризм и сасанидские традиции оказались во многом прочнее, чем на востоке. Пахлави продолжал использоваться параллельно с арабским еще в XI столетии, что подтверждается надписями на стенах в прикаспийских провинциях. Более того, в IX и начале Х в. происходило возрождение литературной деятельности среди зороастрийских жрецов, особенно при нескольких религиозно терпимых и пытливых умом халифах Багдада. Иранские устремления и традиции были слишком прочно связаны с прошлым Западного Ирана, и зороастризм по-прежнему существовал, хотя едва ли процветал. На востоке же существовал более благоприятный климат для ренессанса.
Однако веяния саманидских достижений распространились и на запад, но интересно, что западно-иранские варианты эпоса, которые писались в прозе, в отличие от работы Фирдоуси, по большей части использовали источники на пахлави. Одна из западно-иранских версий называлась «Гирднаме» и принадлежала перу современника Фирдоуси, некоего Рустама Лариджани при дворе байидского правителя Хамадана. Другую версию написал Фирузан, царский наставник при дворе правителя Исфахана по имени Шамс аль-Мульк Фарамурз (1041–1051). Таким образом, иранский патриотизм носился в воздухе по всему иранскому миру, но только во владениях Саманидов, благодаря Фирдоуси, появилась на свет «выигрышная комбинация», сохранившаяся в качестве «канонической версии» национального эпоса.
