Для тех, кто хорошо знал Пастера, такая мстительность не была неожиданной. Отличаясь острым умом, невероятной трудоспособностью и прекрасными организаторскими способностями, Пастер одновременно был очень амбициозен и чувствителен к критике. Доказывая свою правоту, он мог быть бесчувственным и грубым. Однажды некий почтенный — восьмидесятилетний! — его оппонент так оскорбился, что даже вызвал его на дуэль (к счастью, она не состоялась). Пастер требовал, чтобы все его помощники и подчиненные безоговорочно ему верили и подчинялись. В основном, конечно, он этого заслуживал, но иногда выдавал их идеи за свои и брал с них клятву свято хранить это в тайне. Многие из них так и ушли в могилу с осознанием того, что их работы присвоены учителем. По сути, ко всему, что творилось в его лаборатории, Пастер относился так же, как король Людовик XIV относился к Франции, считая ее всего лишь олицетворением себя самого. Это привело к тому, что лишь отдельные серьезные ученые соглашались с ним работать. Учеников своих он не жаловал, однако те, кто готов был забыть о тщеславии, могли извлечь вполне ощутимую пользу от работы под началом этого выдающегося ученого, как-то поклявшегося своей жене «прославиться в потомках».
В споре Пастера с духом Бернара соединились воедино философия и психология. Оба обвиняли друг друга в непонимании научного метода. На этапе эксперимента теория должна тщательно проверяться. Причем эту фазу не стоит выстраивать так, чтобы обязательно доказать правильность проверяемой теории. Экспериментатору не следует отфильтровывать результаты, отметая те, что противоречат его взглядам.
Карьера Пастера существенно пострадала бы, если бы удалось доказать, что он виновен именно в таком грехе. К счастью, когда разгорелся этот скандал, Бернара уже не было в живых, и потому яростная атака Пастера увенчалась успехом.
Пастер умер в 1896 году. К тому времени у него уже была репутация ведущего французского ученого и мировая известность — ведь именно он сказал, что бактерии вызывают заболевания, а кроме того, настойчиво отстаивал необходимость вакцинации и тепловой стерилизации (пастеризации). Его слава была подобна той, что сегодня достается лишь спортсменам и кинозвездам. Из приведенного выше некролога, написанного Стивеном Паже, совершенно ясно, что Пастер был, как нынче принято говорить, культовой фигурой.
В 60-е годы XIX века Пастер, уже несомненный авторитет в тогдашней науке, отказался от идеи «спонтанного размножения». С помощью нескольких экспериментальных установок он выиграл очень драматичный публичный спор, где продемонстрировал свое мастерство экспериментатора. С тех пор одна за другой появляются его биографии, в которых он изображается как очень последовательный человек, чья работа стала символом чистой, свободной от предрассудков экспериментальной науки. На фоне Пастера его оппоненты выглядят жалкими и ничтожными людьми. Превосходство великого ученого заставляет его противников покинуть поле боя, либо сетуя на судьбу, либо чествуя победителя.
Тем не менее, как показали историки Джеральд Гейсон и Джон Фарлей, теория Пастера во многих своих частях не совпадала с научными фактами. Мы увидим, что экспериментальные результаты Пастера по роли бактерий в разложении и брожении далеко не однозначны. И только спустя годы тщательные исследования, проведенные немецкими учеными, доказали, что Пастер все-таки был прав.
«ЖИЗНЬ — ЭТО БАКТЕРИИ, А БАКТЕРИИ — ЭТО ЖИЗНЬ»
Верить в спонтанное размножение — значит верить в то, что простейшие формы жизни могут возникать без родительских организмов или благодаря сверхъестественным силам. Сторонники этой идеи утверждали, что микроорганизмы, обнаруживаемые в гнилостной среде, возникают in situ, причем бактерии не вызывают распад, а рождаются из неожиданно появляющейся в разлагающейся среде совершенно новой жизни. Вместо того чтобы использовать современные знания для развенчания этой идеи, вспомним, с каким трудом в XIX веке собирались данные в поддержку бактериальной теории заболеваний. А еще учтем, что к 60-м годам XIX века наиболее известный сторонник спонтанного размножения, престарелый натуралист из Руана Феликс Пуше собрал множество данных, казалось бы, доказывающих эту теорию. А Пуше ни в коем случае не был безумцем. В 40-е годы XIX века он показал, что в отличие от бытовавших тогда представлений овуляция не активируется мужской спермой. Только за одно это он мог оказаться в зале славы французской науки.
Продолжительная война между Пастером и Пуше началась в 1858 году, когда в стенах Французской академии наук стала гулять статья, написанная Пуше, в которой тот утверждал, что может экспериментально доказать существование спонтанного размножения. Он говорил, что брал стерилизованное жаром сено, пропускал через него искусственно получаемый воздух или кислород. От атмосферного воздуха вся система была изолирована ртутью. После этого в предположительно стерильном сене он обнаружил примечательные — de novo — микроорганизмы. Против Пуше выступили сторонники взглядов, которые сегодня считаются верными. Они утверждали, что гниение вызывают микроорганизмы, находящиеся в воздухе, и что, если воздух стерилен, никакого разложения не происходит. Итак, все условия для грандиозной дискуссии были созданы.
Через два года после появления статьи Пуше Пастер, который к этому времени уже сделал себе имя исследованиями в кристаллографии, публично сообщил о желании принять вызов. Дискуссия оказалась для него как нельзя кстати, поскольку он тогда искал тему для серьезных научных исследований, имеющих большой общественный резонанс. Он уже был готов стать публичным ученым и обессмертить свое имя, т. е. сдержать обещание, данное жене несколькими годами ранее. Мадам Пастер пришлось подождать четыре года. 7 апреля 1864 года Пастер взошел на трибуну в актовом зале Сорбонны, чтобы кратко изложить разработанные им и проведенные эксперименты, доказывавшие всю ошибочность позиции Пуше. По драматизму и символичности это событие можно сравнить лишь со знаменитым диспутом Томаса Гексли и епископа Уилберфорса, который произошел в Оксфорде в 1860 году (глава 10).
Стоя перед сливками французского политического и интеллектуального общества, Пастер начал объяснять, как в 1860 году ему удалось осадить на нитроцеллюлозе твердое содержимое воздуха. «Атмосферная пыль» затем подвергалась обработке и исследовалась под микроскопом. Хотя такой метод неизбежно вел к гибели всех микроорганизмов, находящихся в «корпускулах», которые Пастер наблюдал через окуляр, было ясно, что перед ним — останки живых микроорганизмов. Затем он попытался продемонстрировать, что микроорганизмы не появляются в стерилизованном растворе до тех пор, пока этот раствор не контактирует с воздухом.
Первый метод Пастера предусматривал повторение опыта Пуше со стерилизованным органическим раствором, находящимся в заполненной ртутью кювете. Не будучи удовлетворенным этим методом, Пастер разработал вторую установку. В колбу он поместил определенное количество подслащенной воды с дрожжевыми грибками, а затем кипятил ее в течение нескольких минут. Воздух, который предварительно стерилизовался путем прохождения через накаленную докрасна платиновую трубку, заполнял пространство над раствором. После этого колба запаивалась горелкой и помещалась в термостат, где поддерживалась температура, способствующая росту микробов. Через шесть недель Пастер вынул колбу, зарегистрировал отсутствие в ней всяческой жизни, а затем ввел некоторое количество нитроцеллюлозы, содержащей «атмосферную пыль», не допуская при этом проникновения воздуха в колбу. После 24–36 часов в стерильной до того жидкости наблюдалось большое количество микроорганизмов.
