Французы привыкли, что их президенты почти не утруждают себя тем, чтобы скрывать свои внебрачные связи. Жискар д’Эстэн, президент Франции в 1974–1981 годах, даже написал о них в своих мемуарах и двух романах, последний из которых он издал, когда ему было за восемьдесят. Супружеские измены Жака Ширака, президента Франции в 1995–2007 годах, раскрыл его бывший водитель Жан-Клод Ломон. В 2001 году он поделился с публикой своими воспоминаниями, а супруга Ширака призналась, что мирится с его образом жизни ради детей, не позволяя ему забыть о них [21] .
Когда один журналист спросил президента Франции Франсуа Миттерана, правда ли, что у него есть внебрачная дочь, тот ответил: «Да, это правда. Ну и что? Это касается только меня». Когда он умер, на его похоронах присутствовали дети от обоих браков вместе со своими матерями – Даниэль Миттеран и Анн Пенжо.
Ходили слухи, что Доминик Стросс-Канн, не так давно бывший главой Международного валютного фонда, возможный кандидат в президенты Франции, неисправимый женолюб и сердцевед. Его супруга, телевизионный журналист Анн Синклер, в 2006 году заявила, что не страдает от репутации своего мужа: «Нет! Я даже горжусь этим… Меня все устраивает до тех пор, пока он привязан ко мне, а я к нему». Анн Синклер не отходила от мужа, когда его обвиняли в изнасиловании горничной в нью-йоркском отеле, а когда все обвинения были сняты, вышла из зала суда, держа его за руку. Жены американских политиков, ускользавших из супружеской постели и ставивших семью в неловкое положение, например супруги губернаторов Марка Сэнфорда и Арнольда Шварценеггера, не терпели подобного поведения и обращались в суд, требуя развода и яростно защищая интересы своих детей.
Примечательно, что все эти примеры касаются неверных мужей. Во Франции никогда не было женщины-президента и не так много женщин-министров, сенаторов или депутатов. Но прошлое жены Никола Саркози Карлы Бруни наверняка помешало бы ей стать первой леди в Америке. Карла – невероятно успешная певица, автор песен и бывшая модель (чьи фото в обнаженном виде можно найти в Интернете), она не делает секрета из того, что у нее было тридцать с чем-то любовников, в числе которых певец Мик Джаггер и бывший французский министр Лоран Фабиус. У нее есть внебрачный сын, родившийся в результате романа с философом, радио– и телеведущим Рафаэлем Энтованом, начавшегося в тот момент, когда она была еще замужем, и продолжавшегося восемь лет. Жюстин Леви, бывшая жена Энтована, написала в 2004 году роман об этой истории «Ничего серьезного» (Rien de Grave). Впрочем, ошеломительный брак Бруни и Саркози в 2008 году, вскоре после его развода, помог ему отчасти вернуть себе популярность, несколько пошатнувшуюся с тех пор, как он впервые был избран президентом.
В-четвертых, несмотря на то что средневековая литература воспевала внебрачную любовь, она, тем не менее, породила отдельные замечательные типажи страстно влюбленных друг в друга супругов, таких как Эрек и Энида. Эти истории предлагают читателю подумать о том, что супружеская любовь требует некоторой изобретательности, игривости и воздержанности, которые обычно приписываются неженатым любовникам.
Наблюдая французское общество в течение последних пятидесяти лет, я не перестаю удивляться тому, какие усилия прилагают и мужчины, и женщины к тому, чтобы и в браке сохранить атмосферу романтики. Француженки склонны отдавать приоритет роли жены независимо от наличия детей и работы. Достаточно вспомнить, что по-французски слово femme обозначает и женщину, и жену. Элизабет Бадентер в своей книге «Конфликт: Женщина и мать» замечает, что женщины не должны позволить «тирании материнства» возобладать в семье над ролью жены [22] .
Подозреваю, что американки, и те, что сидят с детьми, и те, что сумели сделать карьеру, почти так же, как француженки, ставят роль жены на первое место. Наверное, они не стали бы пользоваться уловками, на которые пускалась одна знакомая мне дама на девятом десятке, прилагавшая огромные усилия, чтобы удержать своего мужа, который был немного младше нее. Однажды, вернувшись из магазина, она с волнением стала рассказывать мужу о том, как упала на улице. Муж, одновременно огорченный и раздраженный, сказал, что ей не следовало бы ходить на таких высоких каблуках. Потом, когда она призналась мне, что совсем не ушиблась, я спросила, зачем ей нужно было докучать мужу своими рассказами о падении. «Чтобы подогреть интерес Майкла ко мне, – сказала она. – Если бы ничего не произошло на самом деле, я бы что-нибудь придумала».
Вспоминаю свою беседу с Элизабет Бадентер, которая стала для меня настоящим откровением и повлияла на мое понимание французского романа. Когда ее муж Роббер Бадентер был избран в Сенат, после того как долго работал на руководящих постах самого высокого ранга, я легкомысленно заметила: «Не знаю, сколько ему лет, но…». Она остановила меня, ответив с улыбкой: «Ему шестьдесят восемь лет, и он красив, как бог». Меня изумило ее открытое отношение к чувственной любви, и я смогла только пробормотать: «Американка никогда не сказала бы то, что вы сказали мне сейчас». Она искренне удивилась: «Почему же?»
Я ответила: «Не знаю».
Ей стало интересно: «А что бы она сказала?» – «Скорее всего, что-нибудь вроде… “Ему шестьдесят восемь лет, и у него шило в заднице”».
Мы расхохотались, а потом я попробовала исправить впечатление: «Вероятно, я преувеличиваю. Возможно, она сказала бы что-то вроде: “Он еще в отличной форме”, – но не думаю, чтобы она повторила то, что сказали мне вы: “Ему шестьдесят восемь, и он выглядит, как кинозвезда”. Мы, американки, почти никогда не отзываемся так о своих мужьях».
До сих пор не могу понять, почему мы этого не делаем!
Диана Аккерман в своей книге о любви «Естественная история чувств» (A Natural History of Senses) утверждает, что американское общество стесняется любви. Она пишет: «Мы с неохотой признаемся в том, что любим. Даже когда, запинаясь и сгорая от стыда, произносим это слово» [23] . Наша словесная робость только усиливается, когда мы сравниваем себя с французами.
Я расскажу вам еще об одной симпатичной паре парижан, где муж не скрывает своей нежной привязанности к жене. Карл – обаятельный доктор, которому далеко за пятьдесят. У его красавицы-жены Симоны довольно сложный характер. Она всегда чувствует себя на высоте, начиная с одежды и питания и заканчивая образованием и остроумием, и Карлу достается от нее в случае малейшего промаха. После одного из ее выпадов Карл повернулся ко мне и задумчиво сказал: J’ai le malheur d’aimer ma femme – «Мое несчастье в том, что я люблю свою жену».
Этот мужчина – красивый, галантный, с прекрасной речью и тонким, глубоким умом, знаток искусства, после тридцати лет брака все еще любящий свою жену, – словно сошел со страниц средневекового романа. Он охотно мирится с ее властным характером, потому что любит ее. Как «рыцарь без страха и упрека», он превозносит любовь, несмотря на муки, которые она ему доставляет. А жена, в свою очередь и на свой манер, отвечает ему взаимной любовью.
Мой младший сын однажды отметил разницу между Симоной, с которой был знаком, и американскими женщинами. «Она не просто красива, – сказал он, – скорее загадочна». Что верно, то верно!
