Чувственная любовь остается единственным оправданием того, что люди поддаются страсти. Мадам де Люрсе объясняет де Мелькуру, что если бы она была помоложе, то могла бы принять страсть за любовь, но теперь она может уступить мольбе влюбленного, не укоряя себя, только если уверена в том, что любима. Она говорит, что, когда женщина «убедилась в том, что истинно любима, ее сопротивлению приходит конец». Когда де Мелькур наконец добивается своего, ему кажется, что он чувствует к ней не только влечение. Он говорит: «Эти чувства волновали меня с такой силой, будто я и в самом деле их испытывал». Главное здесь – несовпадение между пережитым де Мелькуром чувственным наслаждением и жаждой истинной любви, которая не удовлетворяется только плотскими отношениями.
Хотя де Мелькур и не избавился от страсти к госпоже де Люрсе, автор предполагает, что у него впереди новые эротические приключения. Сквозь современность угадываются черты далекого будущего, где постаревший де Мелькур «комментирует» проделки, совершенные им в молодости. Как и «Манон Леско», роман «Заблуждения сердца и ума» написан в форме воспоминаний главного героя, повзрослевшего и поумневшего. Каким бы циничным ни стал он в старости, в нем еще не умерло ощущение первой, юной, наивной, неутоленной любви.
Роман «Заблуждения сердца и ума» был первым фривольным романом во Франции. Кроме того, в нем уже угадываются признаки сентиментального романа, расцвет которого и в Англии, и во Франции приходится на ХVIII век. Самыми популярными среди английских романов можно назвать «Памелу» (1740–1741) и «Клариссу» (1747–1748) Сэмюэла Ричардсона, которым подражали не только во Франции, копируя и содержание, и эпистолярную форму романа. Аббат Прево, живший в Англии, в 1751 году перевел «Клариссу» на французский язык, а Руссо использовал форму романа в письмах в своем нескончаемом сочинении «Юлия, или Новая Элоиза» (1757–1760).
Руссо показал французам чувствительность как способ мировосприятия, когда природу ставят выше культуры, чувства выше разума, а внезапно возникающую любовь выше любых ухищрений галантности. Он рисует картину идеальной любви Юлии, девушки из благородной семьи, и сраженного чувством к ней Сен-Пре, ее учителя, брак с которым неприемлем для ее семьи, поскольку он и не родовит, и не богат. В те времена эта история сделала Руссо одним из любимейших авторов для многочисленных читателей – старых и молодых, аристократов и буржуа, богачей и бедняков. С 1761 по 1800 год «Новая Элоиза» выдержала семьдесят два издания, а кто не мог купить книгу, брали ее напрокат в книжных магазинах по двенадцать су за полчаса. Роман Руссо стал лучшим сентиментальным повествованием о любви, о нем говорят как о предвестнике романтизма, который возникнет в Европе в начале XIX века.
Сегодня Руссо известен не только благодаря роману «Новая Элоиза», но и благодаря своей «Исповеди». Этот род автобиографических сочинений стал необыкновенно популярным в последние 250 лет. У Руссо есть еще одно важнейшее сочинение – педагогический трактат «Эмиль, или О воспитании». Современные критики упрекают его за отношение к женщинам, которые, по мнению Руссо, созданы лишь для того, чтобы удовлетворять потребности мужчин и воспитывать детей.
«Новая Элоиза» – произведение многозначное, оно до сих пор вызывает к жизни разные интерпретации того, как должны строиться отношения между мужчинами и женщинами. Сравнивая роман Руссо с «Опасными связями» Лакло, мы можем увидеть разные грани любви, как ее понимали в XVIII столетии: одна из них освящена чувством, а другая извращена светом.
Среди писем, сохранившихся со времени, когда я училась в колледже Уэллсли, есть одно, которое я получила на втором курсе. Оно написано 29 октября 1951 моим будущим мужем Ирвином Яломом, он в то время готовился поступать в медицинскую школу в Вашингтоне. От Бостона до Вашингтона можно было добраться на поезде часов за восемь. Поэтому мы с Ирвином, влюбленные друг в друга со средней школы, виделись только по выходным или во время летних каникул. В тот воскресный вечер осенью 1951 года, когда я читала «Новую Элоизу», готовясь к лекции по французскому романтизму, мне захотелось перевести для Ирвина один абзац из писем Сен-Пре Юлии, который, как мне казалось тогда, подходил и к нашей ситуации:
«Если я радуюсь, то не могу радоваться в одиночестве, и я призываю тебя разделить со мной эту радость. О, если бы ты знала, как мучительно мне в разлуке с тобой, ты наверняка не захотела поменяться со мной местами. Вообрази, вообрази, Юлия, сколько лет уже потеряны для наслаждения. Вообрази, что они уже никогда не вернутся. А наша жизнь в будущем, когда пламя нашего первого чувства утихнет с возрастом, никогда не будет похожей на нашу сегодняшнюю жизнь».
Не стану сравнивать свой перевод с оригиналом, чтобы увидеть, как я перевела бы этот пассаж сегодня. Мне важно, что слова Руссо передавали как бы мои собственные чувства. На протяжении двух веков Руссо очаровывал своих читателей, и я была одной из тех женщин, для кого Юлия и Сен-Пре – родственные души. Как и они, я испытывала настойчивое желание разделить свою радость с родной для меня душой и страдала от осознания того, что наши лучшие годы проходят врозь. Такова сила юношеской любви, стремящейся удовлетворить свои желания, не откладывая их реализацию «в долгий ящик».
Почему «Новая Элоиза» имела такой успех? Почему преданными почитателями романа стали в основном женщины? Руссо задел самые тонкие струны души, показав, что истинная любовь всегда искренна и благородна. Ему удалось заразить пресыщенное общество своих современников собственной верой в чистоту любовного чувства. Особенно его видение любви очаровывало женщин, потому что оно утверждало «права сердца». Руссо считал самовыражение естественным и необходимым свойством человеческой души, требующей пылких объяснений в любви, слез радости и негодования.
Сначала скажем несколько слов о названии романа. Вспомним о бедной Элоизе, о которой мы рассказали в прологе к этой книге. Образованным людям того времени было понятно напоминание о любви Элоизы и Абеляра. Существует и современная интерпретация этой истории: книга Жана Герриши Bélard et Louise — «Беляр и Луиза» (2010). В ней говорится об университетском профессоре и его студентке, переживших такой же «солнечный удар» взаимной любви, как и их далекие «литературные предки». Сен-Пре в одном из первых писем к Юлии признаётся, что чувствует себя так же, как и Абеляр, но не считает себя «подлым совратителем», поскольку думает, что его любовь истинна и вечна.
«Мне всегда было жаль Элоизу. Ее душа была создана для любви, в Абеляре же я видел только ничтожное создание, заслуживающее своей участи и не имеющего ничего общего ни с любовью, ни с добродетелью» [48] .
Сен-Пре гордится тем, что его чувство не походит на чувство Абеляра, пока они с Юлией не пересекли черты, отделяющей добродетель от порока, ибо они еще не утолили своей страсти. Но вскоре и они становятся рабами своего чувства. Юлия пишет своей кузине и наперснице Кларе, что она «обесчещена» по вине «этого жестокого человека» Сен-Пре, что «порок разъел ее душу», обвиняет она в этом и себя:
«Не понимая, что делаю, я выбираю собственную погибель. Я забыла обо всем, кроме любви. Итак, один неосторожный поступок, и я обесчещена навеки. Я пала в такую пропасть стыда, откуда девушке уже не подняться, и если я еще жива, то только для того, чтобы познать еще большее отчаяние» [часть I, письмо XXIX].
