По мере того как падает эффективность руководства ВОЗ, растет влияние частных институтов международного здравоохранения. Некоторым из них удается ощутимо потеснить общественные, вроде ВОЗ. Билл Гейтс, один из основателей компьютерного гиганта Microsoft, в 2000 году, использовав состояние, которое принес ему глобальный рынок высоких технологий, учредил Фонд Билла и Мелинды Гейтс, крупнейшую в мире частную благотворительную организацию. Вскоре Фонд Гейтсов вышел на третье место в мире по финансированию международных исследований в области здравоохранения, уступая лишь правительствам США и Великобритании и войдя в число крупнейших спонсоров ВОЗ
{356}. Сегодня приоритеты в глобальном здравоохранении расставляет не ВОЗ, а частный Фонд Гейтсов. В 2007 году фонд объявил, что ресурсы следует направить на искоренение малярии, вопреки давно устоявшемуся среди ученых в составе и за пределами ВОЗ мнению, что гораздо безопаснее и осуществимее держать болезнь под контролем, а не искоренять
[14]. Тем не менее ВОЗ немедленно приняла план фонда. Когда Арата Кочи, руководитель отделения по борьбе с малярией, посмел публично усомниться в правильности этого решения, его тут же отправили «отдохнуть от дел», как выразился один из специалистов по малярии, и больше о нем не вспоминали
{357}.
У преисполненного благих намерений Фонда Гейтсов нет частных интересов, которые мешали бы ему инициировать глобальные кампании в области здравоохранения в интересах общественных, по крайней мере нам ни о чем таком не известно
{358}. Но, если бы они были, механизма, который позволил бы призвать их к ответу за последствия, у нас нет. Влиятельные частные интересы, не поддающиеся общественному контролю, пусть даже действующие в благотворительных целях, сродни абсолютному монарху. Мы отдали им власть, и теперь остается только надеяться, что они будут править разумно. От этого зависит, удастся ли нам организовать совместную оборону против грядущей пандемии.
* * *
Разумеется, даже если политическое руководство коррумпировано и политическая система прогнила, простым людям по-прежнему ничто не мешает объединять усилия. Можно взять дело в свои руки, начать собственную совместную борьбу по укрощению патогенов. Например, когда в XIX веке городские власти не стали предупреждать ньюйоркцев о распространении холеры, частные врачи, объединившись, выпустили собственные воззвания.
Подобные действия имеют смысл. Чрезвычайная ситуация сплачивает. Вспомним ньюйоркцев после терактов 11 сентября или после недавних ураганов.
Хотя, конечно, атака провоцирующих пандемию патогенов выглядит несколько иначе и события развиваются по-другому.
В отличие от военных угроз или стихийных бедствий, вызывающие пандемию патогены не сплачивают людей против единого врага и не способствуют выстраиванию совместной обороны. Наоборот, вызванные переживания скорее заставляют людей проникаться недоверием и подозрением друг к другу, разрушая социальные связи почти так же агрессивно, как разрушают организм.
Глава шестая
Обвинения
Под настороженными взглядами прохожих мы с проводником медленно катим по ровным широким дорогам Сите-Солей, приморского трущобного района на окраине Порт-о-Пренса. Пыльные плоские улицы почти без деревьев, хижины и обшарпанные, изрешеченные пулями здания плавятся на солнце. Время полуденное, день будний, но, несмотря на высокую безработицу, на улицах малолюдно. Я приехала в Сите-Солей летом 2013 года, чтобы узнать, как ощущают себя наиболее уязвимые для эпидемии холеры слои населения. Но к тем немногим, кто попадается нам на глаза – сидят на перевернутых ведрах в крошечных пятачках тени или разгуливают по полосе утоптанной земли перед хижинами, – приближаться не хочется. Они смотрят исподлобья, враждебно щурясь то ли на солнце, то ли на нас.
По мере нашего приближения к окраинному району, где находится городская свалка, все больше нарастает чувство враждебности окружающих. Вокруг бродят те, кто находит себе средства к существованию, роясь в городских отбросах. Все же впереди, дальше по дороге, мы видим группки о чем-то разговаривающих друг с другом людей, которые кажутся более дружелюбными. К этим вроде бы можно подойти, но едва мы подкатываем поближе, как нас останавливают двое охранников в шлемах, несущие вахту у ворот свалки. Без официального сопровождающего в форме, выговаривают нам строго, разгуливать тут не разрешается, иначе – при отсутствии у нас видимых признаков покровительства местных властей – кого-нибудь может «переклинить». Это кажется нам звучащим бессмысленно, и, кроме того, у одного из охранников из ноздри торчит цилиндрик, похожий на тюбик из-под бальзама для губ, что не добавляет ему авторитета. Но мы все-таки забираемся обратно в машину. Прежде чем усесться, я делаю пару снимков, и охранник рассерженно барабанит по стеклу. Если кто-то заметит, что я фотографирую, ругается он, могут закидать камнями или еще что похуже устроить.
Возможность поговорить с местными представилась на усеянном мусором берегу. Там, в надежде подзаработать на каком-нибудь из пришвартованных неподалеку деревянных баркасов, слонялось без дела с десяток молодых людей, окруживших нас, едва мы вышли из машины. Рыбаки, распутывающие снасти в полуразрушенном цементном сооружении, общаться с нами не желали, фотографировать тоже не дали, а молодежь как будто шла на контакт. Но и эти через несколько минут велели нам уезжать. Где-то в глубине района назревал конфликт. На выезде из трущоб перед нами притормозили у тротуара два блестящих белых грузовика с надписью «ООН», и оттуда повыпрыгивали солдаты в полной выкладке. Они целенаправленно, колонной, с оружием наперевес устремились в глубь квартала.
