Тем временем устройство Харди, известное теперь как «непрерывный регистратор планктона», вело почти беспрецедентный по масштабам и продолжительности учет морских организмов. К началу XXI века пробоотборники Харди прокатились через пять с лишним миллионов морских миль Северной Атлантики. Как показала расшифровка лент, планктон далеко не однороден и не похож на слой пыли – он столь же чувствителен к условиям окружающей среды, как чувствительны к дрожанию паутины мельчайшие волоски на паучьей лапке. Его микроорганизмы реагируют на едва уловимые факторы морской и воздушной среды – температуру поверхностного слоя, границы течения Гольфстрим, – распространяющиеся на тысячи миль океанского простора
{517}.
И перемены в состоянии Северной Атлантики не замедлили отразиться на планктоне. С 1948 года объемы его биомассы уменьшились в шесть раз. Через несколько десятилетий планктон вернулся, но уже не тот. Тепловодные виды планктона откочевали на 600 миль, отреагировав на неуклонное потепление поверхностных слоев, миграцией к северу со скоростью 14 миль в год
{518}.
Эта миграция, в свою очередь, определила судьбу холерного вибриона, жившего на планктоне и в планктоне. Данные, полученные с помощью пробоотборника Харди, вкупе с исследованиями Колуэлл позволили пересмотреть роль микроорганизмов окружающей среды в формировании жизни на Земле. Развитие холеры было обусловлено тайнами морских глубин ничуть не меньше, чем образом жизни обитателей суши.
* * *
В 1926 году холера, вызывавшая одну пандемию за другой на протяжении почти ста лет, вроде бы исчезла, ретировавшись на исконную родину – в Бенгальский залив. «С холерой как с мировым бедствием успешно расправились», – писал историк Уильям Макнилл в своем фундаментальном труде 1977 года о роли инфекционных болезней в истории человечества. Победа над ней являла собой образцовый пример «триумфального укрощения»
{519}.
На самом деле холера в 1926 году не сгинула бесследно. Тот самый штамм, который терроризировал разные страны на протяжении шести пандемий, – теперь известный как «классический 01» – вымер. Но у него остался пронырливый отпрыск, отлично умеющий пользоваться возможностями, которые предоставляла ему среда обитания – изменчивое море. Этот новый вид холерного вибриона заполонял реки, дельты, озера и пруды, удерживаясь там по меньшей мере втрое дольше, чем классический 01
{520}. А еще это на редкость живучее создание не поддавалось натиску антибиотиков
{521}.
Впервые его выявили в 1904 году на карантинном пункте Эль-Тор на западном побережье Синайского полуострова, где он был извлечен из тел шести паломников в Мекку, скончавшихся от диареи, но до 1970-х годов специалисты по здравоохранению не рассматривали его как потенциальный возбудитель пандемии. По сравнению с классическим 01, терроризировавшим континенты, новый вибрион казался безобидным. Комиссия решила, что это и не холерный вибрион вовсе, а какой-то другой, ничем не примечательный, о котором спокойно можно забыть. Его назвали по месту обнаружения вибрион Эль-Тор
{522}, и медицинский истеблишмент выкинул его из памяти.
Эль-Тор напомнил о себе в 1937 году, вызвав вспышки холеры на архипелаге Спермонд – скоплении изолированных коралловых атоллов, лежащих ниже уровня моря у побережья Южного Сулавеси (Индонезия). Однако международного внимания они не привлекли
{523}. Несмотря на 65 %-ную смертность среди заболевших, за пределы далекого Сулавеси эпидемия не вышла, и специалисты ВОЗ не расценили ее как холерную. Организация определила вызванную Эль-Тором болезнь как некую «особенность», «обусловленную местными обстоятельствами». Ее назвали парахолерой и никаких чрезвычайных мер по сдерживанию принимать не планировали. «Показаний для карантина, строгой изоляции заболевших и контактировавших с ними, дезинфекции и массовой иммунизации, – докладывала ВОЗ, – не выявлено»
{524}.
С ее стороны это был серьезный просчет. С изменением внешних условий на Спермонде изменился и характер вспышек парахолеры Эль-Тор. Несколько лет после первой эпидемии Сулавеси страдал от все более обильных дождей, штормов и подъема уровня моря. Объем осадков от года к году увеличивался на 5–8 сантиметров. Штормы стали такими свирепыми, что даже опытные рыбаки то и дело лишались судов. Из-за повышения уровня моря колодцы постоянно подтапливала соленая вода
{525}.
В 1961 году парахолера Эль-Тор резко расширила охват, перебравшись с Сулавеси в другие районы Индонезии, а также на Филиппины, в Малайзию и Таиланд. К лету Эль-Тор разбушевалась в южнокитайской провинции Гуандун, где погубила от 30 000 до 50 000 человек, по оценкам западных обозревателей. Как свидетельствуют их отчеты, эпидемия косила целые деревни. Оттуда она просочилась в Гонконг и, наконец, в Южную Азию, оплот классической холеры
{526}. Поскольку она по-прежнему путешествовала инкогнито, как парахолера, международные правила о карантинах и оповещениях, относящиеся к холере «настоящей», к ней не применялись
{527}.
