– Ой-ой, я уже делаю в штанишки! У кого-то такой крутой сынок!
– Знаешь, почему мы с ним редко видимся? В последний раз, когда пересеклись, он пытался выдолбать мне глаз. Ложкой, – кивает на ту, что я кинул в топку, а он вытянул. – Было серьёзное испытание моих отцовских чувств.
– Тогда зачем ты отдал ему билет?
Карпыч пожимает тощими плечами.
– Сын же. Другого нет.
Ладно, будем решать проблемы по мере поступления.
– Говори, как в Залесье попасть.
– Пошли, – вон встаёт и бредёт к двери. – Да и берданку отдай. Чужака с оружием там пришьют сразу. А у меня охота на носу.
Стрелок из меня никакой, поэтому отдаю.
…На одинокой затерянной в заснеженных горах станции светит одинокий фонарь. Ветер злой, хочет содрать не только одежду, но и кожу от костей. Слова уносит, швыряет в нас лишь обрывки. Ни разговор – лай. Карпычивы наставления особенно.
И теперь мне его даже жаль.
Но поезд притормозит на две минуты – техническая стоянка. Нужно успеть скакануть в вагон. Там расплачусь: упёр две звезды, когда рылся в ящике. Они, по ходу, алмазные.
Довезут только до Рубежа. В Залесье поезда не ходят.
В Залесье никто не ходит, если хочет жить.
Я иду, потому что хочу.
Мне нужно попасть на «Харон». Это мой единственный шанс вернуться.
И уже когда прыгаю на подножку – проводника нет, ему зачем выходить? – Карпыч орёт:
– Эй, Серёга, передай Тодору… они забрали Барбоса. Слышишь, передай!
Ответить не успеваю. Поезд трогается, и дёргаю дверь и оказываюсь в пустоте вагона.
Больше никому, кроме меня, видать к Рубежу не надо.
За столиком боковушки двое мужиков в форме железнодорожников режутся в местное подобие домино. Карпыч как-то подбивал меня, но я не осилил.
Они оценивающе меня рассматривают.
– Здорово, мужик, – говорит один, помоложе, потягиваясь. – Каким ветром к нам?
– Попутным, – опускаюсь на сиденье напротив них. – У вас смотрю негусто пассажиров-то?
– Угу, – отзывается второй, полноватый, с добрым лицом и пышными усами. – Дураков нет. Прознали, что кашалоты совсем оборзели. Они нынче и ангелов не боятся. Впрочем, ангелы сюда вообще почти залетать перестали.
– Дерьмово оно, без ангелов.
– Не то слово. Того гляди и нас сожрут. Кашалоты эти.
– Страшные? – интересуюсь весело, подмигивая. Лучше сразу наладить контакт с попутчиками.
– А вот сам и узнаешь, – так же по-доброму отзывается усач. – Когда мы тобой расплатимся. Давай, Жека, тюкай его.
Боль обжигает затылок. Валюсь в бездну.
Приехал.
Глава 5. За право выбирать…
…резко сдвинутая штора, нестерпимый свет и командирский окрик: «Подъём!»
Женщина прямая, как корабельная мачта и такая же длинная, согнувшись под острым углом, рассматривает меня через пенсне.
Я, полная растрёпа, осоловело хлопаю глазами и судорожно пытаюсь сообразить: куда меня занесло и что происходит?
Накануне мне приснился жуткий сон про приют, похожий на бордель, дракона-инспектора, бога-живодёра и привлекательного незнакомца в чёрном. Он единственный нестрашный в том сне. Он – странный.
Кажется, он привёл меня в какой-то дом.
Меня там, вроде бы встретили, но не помню кто.
Помню ванну. Она подарила счастье, спокойствие и сон. Так бесцеремонно нарушенный теперь.
– Кто вы? И где папа?
И лишь позже понимаю, что комната совсем не похожа на мою. Слишком нарядно-старомодная, сливочно-бледно-зелённая. Добротная с гнутыми ножками и перилами. И кровать с пологом. У меня такой нет. И вообще, кажется будто я попала в картинку с комнатами викторианской Англии. У меня таких было много на компьютере.
Так? Компьютер! Попала… Был дождь, потом приют, потом дракон, потом Великий Охранитель с клубничными зайцами…
Я попала или сплю?
– Оливия Веллингтон, ваша наставница, – говорит, меж тем женщина и делает книксен. – А ваш батюшка почил в бозе уже четырнадцать годков как, бедное вы дитя.
И даже кружева на её чепце печально кивают в такт.
Вовремя доходит: вчерашнее не сон, значит, умер мой отец только здесь. (Да где же у нас это здесь?) Надеюсь.
И, проигнорировав холодок, сороконожкой пробежавший по позвоночнику, собираю пазлы этой реальности:
– Дом?.. – повожу рукой.
– Ваш. Батюшка купил его вам, когда вы ещё были в чреве матушки, благослови Великий Охранитель её душу.
– Не думаю, что Охранитель кого-то благословляет. Он там зайцев давит.
– Зайцев? – она обалдело хлопает рыжеватыми ресницами. – Каких ещё зайцев?
– Красных. С запахом клубники.
Кажется, госпожу Веллингтон сейчас… хватит удар (вроде так в старину говорили?). Она комкает строгое серое платье в районе сердца и опускается на пуфик возле нарядного бело-золотого трюмо.
– О бедное дитя! – она закатывает глаза, а я морщусь от пафоса. – Ваш жених сказал намедни: ей пришлось многое пережить. Должно быть, все те тяготы плохо сказались на вашем нежном рассудке?
– Я не сумасше… Стойте! Что вы сказали? Жених?!
– Да, граф Уэнберри. Он привёл вас сюда.
– Такой в чёрном? Который на самом деле дракон?
Вскакиваю с постели, отхожу к стене.
Немыслимо. Вот уж воистину – без меня меня женили. Только тут – замуж выдали. Но я не собиралась пока. Рано мне ещё. И как-то по-другому себе это представляла. С конфетно-букетным периодом и романтикой всякой.
Понятно, почему наставница смотрит на меня едва ли не с жалостью: видимо, разделяет мои мысли.
– Да, он. И, уж поверьте мне, быть женой салигияра – то ещё испытание. Они же – воплощённая любовь. Но уж слишком абсолютная. Нечеловеческая. Очень правильная…
Последние слова произносит совсем тихо, взгляд подёргивается дымкой, а с тонких губ, едва заметных за крупным носом, срывается вздох.
– Мне неважно, кто он, – любовь или ненависть. Я не собираюсь замуж.
– О нет! – она киношно заламывает руки. – Вы не можете отказать! Ведь ваши отцы решили так! Да и вам же лучше этого не делать. «Обитель лилий» – несмываемое пятно на репутации. Если вы оттолкнёте графа – туго вам придётся. Ни в один приличный дом не войдёте.
– Вот и хорошо! Не больно и желала!
Упрямая тётка! Мне не нужен высший свет и внезапный муж. Мне вообще-то надо отсюда выбраться и помочь Охранителю. Недаром же он мне лицензию на творчество дал?
