Покинув его серые стены, дышится легче. И пусть небо нынче угрюмо и задёрнуло занавески туч, чувствую себя куда лучше.
На мгновенье, пока память не подсовывает бьющегося в синем пламени Бэзила.
Хорошо, госпожа Веллингтон успевает подхватить и ведёт к машине, что пыхтит трубами внизу.
Умеет этот мир одарить кошмарами…
***
На город, по которому мчит наш паромобиль, пролили ведро серой краски. Она покрыла густым слоем мостовые и дома, тротуары и лавки торговцев. Ни деревца, ни клумбы. Городу противопоказано яркое. Наше авто оставляет за собой дымный шлейф, он вьётся будто газовый шарф городской кокетки. Кстати, их много проезжает мимо в паровых ландонетах. Те пассажирки пёстрые, словно стайка попугаев, впорхнувшая в ноябрьскую рощу. Кавалеры с ними – напыщенны и франтоваты, и – почему-то уверена – непроходимо глупы.
Поэтому колонна, которая вынуждает нас остановится, выделяется на фоне этой серой пестроты. Дорогу пересекают женщины в глухих чёрных платьях. Они напевно тянут интердикты. Похоже на псалмы.
– Слетелись, вороны. Непогоду накаркают, ей-ей! – зло говорит шофёр. Его зовут Мартин. Верхнюю часть лица закрывают гогглы, и это добавляет ему схожести с насекомым.
– Кого-то хоронят? – интересуюсь.
– Новенькую, – горько произносит госпожа Веллингтон и указывает в центр колонны.
И впрямь вижу – две дамы средних лет держат под руки молодую женщину. Та – плачет-убивается, периодически прижимает к глазам чёрный платок. Выглядит скорбной, но не мёртвой.
– Они её что, живьём будут? – холодею от догадки.
Госпожа Веллингтон цыкает на меня:
– Это – лишь торжественный обряд. Юная женщина в центре колонны – умерла для мира.
– Они – монашки? – не унимаюсь. Устала от недосказанного и таинственности.
– Нет, жёны салигияров. В Элдоне (уже знаю, что это – столица Страны Пяти Лепестков) женятся только совсем уж ретрограды да «лилейные драконы». В провинции, бывает, ещё и некоторые дворяне, а в столице – только самые упёртые поборники старины, – повернувшись ко мне, поясняет Мартин, и кривит губы. Мол-де, что за глупости и предрассудки.
– Меня тоже похоронят, когда выйду за Бэзила? – тереблю наставницу. Она бледна и печальна. Кусает губы. И следа нет от той командирши, что будила меня недавно.
– Скорее всего, – говорит она, глядя и не на меня, и не на них, а куда-то поверх, в небо. Может, видит там сына, который «был». Сердце сжимает когтистая лапа сострадания. Беру за руку, стараюсь тепло пожать. Она благодарит вымученной улыбкой.
– А если я не захочу… умирать?
– Вас сочтут странной. И поверьте мне, прослыть в высшем обществе странной, это даже хуже чем двоедущицей из «Обители лилий». Запомните, в столице Страны Пяти Лепестков лучше следовать общественным нормам.
– Даже если они глупы?
Мне не отвечают. Делегация салигиярских жён проходит, и Мартин лихо стартует. Паромобиль у нас, как я поняла, – одной из самых крутых моделей.
Перед глазами всё ещё маячит чёрное, а во рту привкус, как будто глотнула гари.
Скоро залитый серостью город оказывается за спиной, и чредой тянутся поля – уже тучные, расшитые заплатками цветущего разнотравья.
Весенняя губерния. Почти граничит с Летней. Расскажет мне потом наставница, а пока – даю глазу отдохнуть на зелени. Вдыхаю запах мёда. И теперь уже горчинка приятная.
Отец – этот, здешний, – очень любил Айринн, раз оставил ей дом в таком месте. Мой сделал бы тоже. Как они там? Очнулась ли Маша? Не вышло ли у дяди Юры конфликта с Филом? Волнуюсь, но волнение это тёплое, как весенний ветерок.
Теперь я уже смотрю на дом другими глазами – этакий сказочный двухэтажный коттедж с обоев для рабочего стола. Выкрашенный сиреневым, с островерхой крышей, крытой коричневой черепицей. Низенький белый заборчик, из-за которого выглядывают любопытные люпины. Мощённая дорожка к каменному крыльцу. А позади – пики елей. И всё это – на фоне безмятежного неба.
В этот раз шагаю внутрь почти весело.
А потом долго смываю воспоминания: и тюрьму, и Печать греха, и старика с клубникой, и казнь Бэзила. Её – особенно. Потому что чувствую себя очень виноватой и грязной.
Оставляю только воспоминание об объятиях и котёнке. И буду верить, что он хотел сам.
Госпожа Веллингтон сжалилась и приготовила мне в этот раз что-то вроде длинного халата с множеством меленьких пуговичек и нарядного клетчатого передника. В этом куда удобнее, чем в том зелёном, с корсажем и турнюром.
На столе ароматно дымит какао, я забираюсь с кружкой на подоконник, смотрю, как на заднем дворе Мартин возится с машиной. Он снял очки и шлем, и оказался забавным и вполне милым.
Улыбаюсь, стараясь заглушить воющую бродячей собакой тоску. Мне вообще-то хочется уговорить Мартина рвануть обратно и узнать, что там с Бэзилом. Посидеть рядом с женихом.
Мои мысли прерывает нежный стрекот. Смотрю вниз – возле кустов жимолости вьётся прехорошенький зверёк. Глазастый. Шкурка пушистая и ярко-розовая. Тянет ко мне заострённую мордочку, стрекочет.
– Какао хочешь?
Хлопаю рядом с собой. Он какое-то время мечется, поскуливая. Но потом как изловчится и прыгнет, цепляясь коготками за край окна, сверчит испугано. Затаскиваю к себе.
Какой милый! И пушистый! И тёплый! Лакает какао прямо из кружки. Глазки огромные, лиловые, умные, всё понимают.
Кажется, вот-вот заговорит.
Беру на руки, устраиваю на коленях. Мне чудится или он и впрямь мурчит, как кот?
Уютно.
Тепло.
Клонит в сон.
Сползаю, устраиваюсь тут же, у окна, на ворсистом ковре. Зверёк укладывается рядом. Обвивает мою руку длинным пушистым хвостом с чёрно-белым кончиком. В глазах – хитринка. Но приносит она умиротворение. Всплывает чёткое видение: мама, папа, Машка с родителями и наш совместный выезд на природу…
А может я только снюсь себе здесь?..
Спи, моя радость, усни…
Голосом нежным и самым любимым.
Прыгаю туда, в сон, в пруд…
Солнечно, счастливо и вновь с ними.
Гудок восьмой
…заканчиваем драить, и Фил вытирает лоб рукой. Старик, который его учитель, мотается вокруг, как тот Тотошка по весне, охает, что баба Кора , зовёт «детоньки». Вред один – помоешь: ту же промчался, следы. Ещё и Дружок заодно понаследил.
Так и хочется тряпкой перетянуть. И деда тоже.
Фил косится на него, глаза – насторожены:
– Аристарх Кирьянович, может расскажите правду. Каша манная ведь сама на потолок не прыгает?
Дед мнёт передник, надел его, чтобы, типа, с нами убирать. Куда там, только бегал!
