— Возьмите это, пожалуйста. Кому-то пригодится. Здесь очень вкусные и полезные вещи. И не нужно к нам заходить. Моя сестра умирает. Я побуду с ней до конца.
Кукла вечером ехала со мной. Ей предстояло приготовиться к очень дальнему путешествию. И еще я везла острую, неудобную тяжесть. Думала о том, как с ней войти к Кириллу. Почти жалела, что поторопилась его привезти. Поставила машину во дворе, посмотрела на освещенное окно спальни и пошла вдоль дома до глухой стены. Без окон, без глаз. Вот к ней я прислонилась, как к родной. И пожаловалась на всеобщее, непобедимое сиротство, и выплакала эту неуместную, неожиданную, терпкую и горькую жалость к чужой женщине, которая умерла в тот самый момент, когда показалась мне родной сестрой.
Я вошла в дом неловко, ноги были тяжелыми. Свет горел только в спальне. Мне захотелось свернуть в маленькую комнату рядом с кухней, прилечь там на диване, не включая света, и как-то перетерпеть эту ноющую тоску. Я знала, что не смогу сейчас улыбнуться Кириллу, не хочу ему показываться, не хочу готовить еду. Не хочу ничего делать для жизни. В ней так мало хорошего и справедливого, что она не стоит усилий. И как же я на самом деле погорячилась с Кириллом. Надо было понять: человек в любом состоянии должен оставаться один. И ему было бы легче без такого пристрастного, нестабильного наблюдателя и соучастника боли, как я. Профессиональная сиделка — это все, что нужно страждущему.
Но я сняла куртку, вылезла из сапог и вошла в чулках в спальню. И первое, что увидела, — это расплывающееся пятно крови у кровати. Мысль сделала сумасшедший скачок. Страх ослепил меня так, что я больше ничего не могла рассмотреть. Замки и сигнализация Карлоса не сработали. Убийцы нашли Кирилла здесь, они убили его.
Я открыла глаза только рядом с его колючей щекой. Его теплой и живой щекой.
— Что ты, дурочка? — нежно заговорил Кирилл, зашептал мне в ухо: — Я так и знал, что ты испугаешься. Пытался убрать, ничего не вышло. Это я просто так делал гимнастику. Что-то, кажется, треснуло. Но уже не больно. Ты подумала, что меня добили?
— Я не сомневалась в этом, — горячо пожаловалась я. — Нормальные мысли просто уже не приходят в голову.
— Что-то случилось?
— Ничего неожиданного. Умерла Диана. Я не хочу сейчас об этом говорить. Мне нужно об этом подумать. Жестокая вещь — родная кровь. Может захватить врасплох, когда не ждешь.
— Значит, не будем об этом говорить. Поговорим о другом. Завари нам чаю. Разденься, согрейся, а я расскажу тебе о кино с Анной Золотовой и Николаем Бедуном. Я посмотрел. Есть идеи.
Я убрала комнату, прогрелась в ванне, приготовила нам чай и Кириллу ужин. И убедилась в том, что в час горьких откровений доступна лишь одна сладость — живые объятия того, кто близок тебе по всему, кроме крови. Да здравствует обретенное родство.
Ночью мы еще раз вместе просмотрели сорок минут маминого фильма. Кирилл сказал:
— Я, кажется, знаю, кто мог это снять. Он один мог так сделать. Это Никитин, самый тонкий и самый рискованный оператор. К сожалению, он умер недавно. Видимо, еще и потому Бедун начал свою торговлю. А подумал я вот о чем. Нужно собирать все, что они сделали. Выстроить, может, немного почистить, смонтировать. И ты напишешь закадровый текст на два голоса — мужской и женский. Это и будет сценарий. Может быть любая драматургия. В такой видеоряд возможно заложить и развитие, и конфликт, даже драму. Ты понимаешь? Мы можем сделать полноценное, большое кино. Памяти Анны Золотовой. Как тебе?
— Да! Это то, чего я хотела бы. Как же я люблю твою чудесную голову. Постараюсь собрать все быстро, чтобы занять тебя. Все же спина твоя мне тоже дорога. Пусть пока заживает. А ты работай. И еще. Как же я сейчас рада, что притащила тебя домой!
— Сейчас… Были сомнения, я так понимаю? Ты та эгоистка, которая верна только себе. И я кое-что добавлю еще. Ты красивее Анны Золотовой. Она очень профессиональна, но ей не дано выглядеть настолько соблазнительной и желанной. В таком фильме ты была бы невероятной. Но я, конечно, против.
Мамин любовник
Любые хлопоты в нашей стране — это бег по минному полю. Ступишь не туда — взорвется твое время, рухнут твои планы, свалишься с пробитой душой. Ты чувствуешь себя лишней. Все у них лишние: у тех, кто прибрал к рукам наши дома, здоровье и даже смерти. Лечить одного родственника, хоронить двух других, строить собственную программу поиска убийцы матери, который где-то рядом, — где мне взять на это силы, терпение, деньги? У меня ни в чем нет опыта. Такой результат отбитого, отвоеванного у мира одиночества. И Сережа под арестом. А ведь он, как выяснилось, самый необходимый в моей жизни помощник. Был. Теперь, наверное, он будет помогать Лиле с грудью и кошками, если не посадят. Я, кстати, главный свидетель на суде по его делу. Еще и это.
Наверное, я ничего бы не смогла сделать, распалась бы и утонула в отчаянии, если бы не Масленников. Бывают же такие люди. Нет, таких не бывает. Он один, конечно. Его человечность такая настоящая, скрытая от всех глаз, благородство — сияющее и победное. И он мне никто. Между нами нет даже той горячей волны, которая все объясняет и сбивает цену чистой самоотверженности. Да, чистая самоотверженность существует, раз мне встретился один образец.
— Все это совершенно не страшно, — сказал мне спокойно Александр Васильевич. — Посидите часок у телефона, и вам позвонят люди, которым нужно просто давать информацию. Что, где и когда. Они будут называть время и суммы. Все в пределах нормы, за это я ручаюсь. Если не хватит денег, все равно соглашайтесь, я выручу.
И через «часок», даже меньше, передо мной была простая и строгая схема, в которую легли все мои страхи и проблемы. И выяснилось, что все может решиться практически без меня. Я приеду только на кладбище в день похорон.
На подготовку понадобилось три дня. Я позвонила Пастуховым, чтобы поделиться контактами: у них ведь тоже такие проблемы. Им разрешили хоронить Илью.
— Спасибо, — ответил Петр Ильич. — Мы, в принципе, справились. Хотел вам позвонить. Похороны сына завтра. Не зову, понимая вашу ситуацию. Но если заглянете вечером, буду несказанно счастлив. Поминок не будет, гостей, само собой, тоже.
Целых три дня. Я должна непременно что-то успеть. Что-то жизненно важное перед тем, как встретиться с мамой и сестрой у могил. И я назначила совет в Филях. Смешно: квартира Сережи как раз в Филях. Туда же обещали приехать следователь Земцов и гений-эксперт Масленников. Я ехала поздним, грязно-белым зимним московским утром и держала в голове одну спасительную мысль: мы с Кириллом сделаем большое и красивое кино. Кино с мамой. О ней. О любви, которая большинству не снилась. Даже непосредственному второму участнику — актеру Николаю Бедуну.
Сергей открыл мне дверь, посмотрел как-то затравленно и вопросительно. Он утратил свою уверенность, бедный непобедимый ковбой. Несвобода не должна была его коснуться. Она для других. Из кухни вышла Лиля. Она была в джинсах и свитере, но сомнений в том, что она провела здесь ночь, не осталось. И я с радостью отметила, как плохо она выглядит по утрам. Впрочем, я сравнивала только с фотографией. А тут помятая со сна девица живьем. Лучший друг девушек — фотошоп. Сцена знакомства была короткой и сухой. Мы как раз выпили кофе, когда приехали Земцов с помощниками и Масленников.
