— Секта уродов, — подытожила я.
— Да, красивое название. Практически все люди семейные, дети, гувернантки, моления в храмах по воскресеньям.
— А на мече, которым убили Пастухова, остались какие-то следы?
— Все осталось. И отпечатки пальцев, и кровь, которая принадлежит не только Пастухову. Видно, убийца порезался. Нападавший был в сильном гневе, с одной стороны. И в уверенности, что его не найдут, — с другой. Этот круг полностью подходит. Но просто так, на основании того, что они ходили в гости, таких уважаемых людей мы проверять на причастность к убийству не можем. А особого мотива пока не видим.
— Но Григорьев…
— К Григорьеву надо подобраться. Вот если будет доказано, что он изувечил Аню, тогда да. У него сильный мотив. Если это он калечил девочку, то лучше всех об этом известно тому, кто создал ему алиби.
— Я хотела спросить. Его признание — как оно должно выглядеть? Если он просто скажет: да, я мучил девочку в лесу, этого достаточно?
— Нет, конечно. Он должен доказать. Привести детали, которые следствие сможет проверить и представить суду. Мало ли причин для самооговора у психов?
— Поняла. До связи, до встречи. Спасибо.
Ане я позвонила сразу на выходе из отделения.
— Анечка, пожалуйста, вспомни какие-то детали нападения. Слова, повторяющиеся ругательства, что угодно. Я вечером позвоню. И еще: ты будешь лечиться. Мне обещали.
Последняя наложница
Иногда легче жить без логики. Конечно, киллеров вокруг больше, чем грязи, и они взаимозаменяемы. Но меня грел тот факт, что один, быть может, самый нужный, сейчас сидит в тюрьме под присмотром людей Земцова. И мне легче было дожидаться возвращения Кирилла.
Кирилл приехал страшно усталым, сразу лег спать. Вечером позвонил Сережа и сказал, что все получилось.
— Завтра. Примерно в это же время. Тебя представит Григорьеву один хороший человек. Полезный клерк, скажем так. Такие люди очень нужны своим хозяевам и продают их по сходной цене оптом и в розницу. У них свой бизнес.
— Хорошо. Я буду готова.
Так спокойно я ответила Сереже, а зубы у меня застучали от страха. Я металась и задыхалась рядом со спящим Кириллом до утра. И когда он уехал, начала собираться. Аня позвонила днем. Мы хорошо пообщались, с пользой. Сильная, умная, наблюдательная девочка.
Я вымыла голову осветляющим шампунем с ромашкой. Купила на ближайшей распродаже светло-серое в цветочек тонкое трикотажное платье, облегающее, с глубоким вырезом, расклешенной книзу юбкой. В секс-шопе выбрала самое дурацкое эротическое белье из ленточек и кружев. Производство Китай. Родина дешевого «чегоугодно». И одну вещь приобрела через сайт «Авито». Позвонила по объявлению, и этот раритет мне привез опустившийся, бывший интеллигентный человек. Сказал, что это имеет историческую ценность, и взял за нее три тысячи семьсот рублей.
Вечером я долго стояла под горячим душем, терла себя жесткой мочалкой. Это и был мой макияж для этого случая жизни. Через час на меня из зеркала посмотрела… Ну почти девушка у окна. Посветлевшие пряди открывали розовое чистое лицо с нежными и невинными глазами. А в вырезе платья дышала вполне девичья грудь. Не зря я целый день бегала смотреть на портрет Ани. Вошла в образ. Я надела свои лодочки на высокой и тонкой шпильке, накинула шерстяной кардиган и повесила небольшую сумку через плечо. Вышла сразу после звонка Сережи. Он посмотрел на меня, одобрительно кивнул, а затем представил:
— Знакомься, Вика, это Вадим Сергеев. Наш друг. Он рекомендовал тебя Константину Григорьеву как провинциальную актрису, которая ищет в Москве покровителей для того, чтобы попасть на большой экран. Твоя фотография Григорьева вдохновила. Встретит тепло.
Мы с Вадимом подъехали к массивному особняку, который казался младшим братом особняка Пастухова. У этих людей такое стереотипное мышление, что всякое отклонение от того, что есть у других, им кажется нарушением важного жизненного порядка. И стандарты красоты у них одинаковые, и набор уродств один. Вот и Григорьев. Он шел нам навстречу, глядя только на меня. У него широкая квадратная фигура, он немного косолапит огромными ступнями корявых ног. А с лица струятся пот и радость. Похоже, он здесь уже давно и как следует расслабился перед нашей встречей.
— Это Вика, — представил меня Вадим.
— Я понял, я бы узнал вас среди миллиона женщин. — Григорьев поцеловал мне руку, обдав волной дорогого парфюма, который показался мне отвратительно сладким и терпким.
— Константин. — Он представился мне своим настоящим именем. Из чего вытекает, что его совсем успокоили: он не ждет от меня беды. Провинциальная актрисуля, она же ради роли в Москве готова на все.
Мы сразу прошли в маленький кабинет, где стоял стол, накрытый на двоих.
Я делала вид, что ем и пью. Он жрал и пил по-настоящему. Это было существо, которое целый день притворялось человеком. Оно дождалось своей награды — этого часа, когда можно вот так пить, не боясь по пьяни брякнуть глупость, есть, как будто полжизни провел в концлагере. И предвкушать, как он сейчас начнет терзать незнакомую женщину. Вот этими огромными руками, на одной из которых нет половины пальца. Вот этим ненасытным телом, в крови которого живет зараза.
— Тебе все объяснили? — уточнил он, как во время торговой сделки. — Мне нравятся скромные, нежные женщины, которые боятся и уважают настоящего мужчину. Сильный мужчина может сделать им больно, но потом им всегда хорошо. Ты не просто ни о чем не пожалеешь. Ты будешь удивлена моими возможностями.
— Можете не тратить время на обсуждение условий. Я в курсе. Скажу больше. Мне самой нравится именно эта игра. Я — не новичок.
— Ты — чудо, — захохотал он.
Мы встали из-за стола, Григорьев дернул меня за руку, увлекая в сторону комнаты с гардиной вместо двери. И я наступила шпилькой на носок его ботинка. И постаралась налечь на эту точку всем весом.
— Ох! — взвыл он. — Япона мать! Что же ты такая неловкая?
— Прости, — нежно улыбнулась я. — Новые туфли.
Отлично. Это раз.
В комнате стояла круглая кожаная кровать. Рядом с ней со всех сторон торчали столбики из пола. И, конечно, на всех стенах висели и на полу лежали причиндалы для садомазо. Ремни, веревки и плети. Я повесила на один из крючков свою сумку нужным образом. Григорьев захотел сам снять с меня платье. Он даже это делал, стараясь причинить боль. Дергал, терзал. Восторженно посмотрел на мое вульгарное белье. И сказал:
— Оставайся так.
До смерти буду помнить эти жаркие поцелуи в губы. У него нормальный здоровый запах с примесью алкоголя. Но я бы легче перенесла лизания скунса. Даже если бы я ничего не знала об этом человеке, это тот тип, который вызывает мое отвращение. Я задыхалась и вырывалась, а он входил в раж, считая, что я уже выполняю условия договора. Боюсь и уважаю. И мечтаю о сильной боли.
