Все испуганно переглянулись.
– Валюшка! – снова закричал Никто. – Я задержу его, но не медли! Выходи! Дом вот-вот рухнет!
Топот по крыше прекратился, но дом качался, будто снаружи началось землетрясение.
– Дерево! – простонал Витки Сейтман, и впервые Валер увидел выражение отчаяния на этом бледном, чеканном, всегда таком невозмутимом лице.
– А трава не подойдет? – подал голос Азанде, обрывая со своей юбчонки сухие травинки, однако Витки Сейтман резко качнул головой:
– Только дерево!
– Осина! У нас же осиновые браслеты на руках! – вспомнил Валер, срывая свой с запястья, однако Витки Сейтман отмахнулся:
– Осина способна только ослабить злые чары, но не скрепить разрушение заклятья. Дуб! Лучше всего подошел бы дуб!
– Ишь привередливый какой! То ему не так, это не этак! Да где ж тут, среди камня, дуб возьмешь? – пробурчал Лёнечка, который, похоже, один из всех не чувствовал страха, и осторожно потрогал так и не затянувшуюся ссадинку на переносице.
И тут Валер вспомнил…
Вот Лёнечка лежит без сознания под дубом, который только что едва не уволок его своими корнями под землю. С дрожащих ветвей осыпаются желуди, один даже рассекает Лёнечке переносицу, а потом скатывается в нагрудный карман его куртки.
– У тебя желудь в кармане! – крикнул Валер. – Дубовый желудь! Доставай скорей!
Лёнечка попятился. Лицо его приняло замкнутое, ожесточенное выражение.
– Нет у меня никакого желудя, – сказал он высокомерно. – Чего ты городишь?
Но Валер кинулся вперед и хлопнул его ладонью по груди. Ладонь ощутила небольшую твердую выпуклость.
– Вот желудь! – крикнул он.
Лёнечка было попятился, но Валюшка бросилась к нему и схватила за руку.
– Лёнечка, ты что, с ума сошел?! – закричала она сквозь слезы. – Ты хочешь, чтобы я погибла?
Ожесточенное, угрюмое лицо Лёнечки дрогнуло. Он зажмурился и словно во сне, словно против воли вытащил из кармана желудь.
Витки Сейтман выхватил желудь из его пальцев и, прижав к каменной двери, вонзил в него обломанный нож.
Дверь рассыпалась мелкой каменной крошкой, обнаружив изорванный практически в клочья илю.
Азанде тигриным прыжком оказался рядом, схватил его и прижал к груди с радостным криком:
– О мой драгоценный илю!
Но тут же Витки Сейтман как пробку из бутылки вышиб африканца наружу, чтобы не загораживал выход. Люди один за другим вылетели вон из дома… за мгновение до того, как он рухнул со страшным грохотом.
Впрочем, никто даже не оглянулся – слишком невероятная картина открылась их глазам.
Где дремучий лес? Куда он пропал? Их окружало нагромождение валунов, огромных глыб. Высокие скалы почти смыкались над головами, стояли стеной. А у подножия одной из скал каменное существо с огромной головой, длинными руками и короткими ногами, держа в ручищах каменный молот, пыталось ударить им юношу с белыми волосами, одетого во все белое.
В первое мгновение Валеру показалось, что перед ним Уран, но это был другой человек – с добрым, удивительно красивым лицом. И у него были крылья – белые крылья!
Впрочем, нет: они казались серыми от каменной пыли, они волочились по земле словно переломанные и явно мешали юноше сдерживать врага.
– Никто! – воскликнула Валюшка, бросаясь к нему, и он обернулся на ее крик.
Счастливая улыбка осветила его лицо:
– Валюшка! Я тебя люблю! Прощай!
Никто с усилием вскинул одно крыло и накрыл им каменное чудище. Другое воздел к небу и крикнул:
– Я нарушил свой долг! Покарай меня!
Пронзив тяжелые облака, стрела молнии ударила с неба, вонзившись прямо в лоб Никто, прочертила огненный след по его телу, скользнула по крылу, которым он накрыл каменное чудище, – и в следующий миг оно вместе со своим молотом рассыпалось на мелкие камешки. А Никто исчез, словно его и не было никогда…
* * *
Она повествует, Вёльва, она прорицает:
«Будут свирепствовать оба,
Гарм с Хресвельгом,
Пока день не смешается с ночью,
Пока солнце не сгаснет.
Отныне только луна
Будет мир освещать,
От человека свободный
И чистый, прекрасный,
Вечно холодный,
Засыпанный снегом
И мирно-спокойный…
О если б три жертвы нашлись для Хельхейма –
Три добровольные жертвы!..»
Из «Сказаний о Гарме, Лунном псе»
* * *
Валюшка покачнулась и упала бы, если бы ее не подхватил Витки Сейтман. И тут раздался отчаянный крик:
– Хар! Друг!
Лёнечка кинулся вперед и принялся собирать крошку, оставшуюся от каменного существа, пересыпая ее из ладони в ладонь. Он рыдал, беспрестанно твердя одно и то же:
– Хар! Мой верный друг!
Вдруг он вскочил, сверкнув зелеными глазами, и кинулся к Валюшке, воздев кулаки:
– Из-за тебя погиб лучший из цвергов!
И внезапно побледнел, лицо его стало изумленным, ошеломленным, глаза вновь обрели обычную голубизну, Лёнечка схватился за голову, словно не понимая, что происходит, и со стоном рухнул наземь. Он был без сознания.
– Что это? Что случилось?! – испуганно прошептала Ганка, с силой стиснув руку Валера. Но он не знал, что ответить… Он сам ничего не понимал!
Совершенное обалделое выражение лица было и у Азанде. Валюшка плакала, уткнувшись в грудь Витки Сейтмана, в глазах которого был ужас.
– Ты что-нибудь понимаешь? – воскликнул Азанде.
– Кажется, да, – тихо сказал Витки Сейтман. – Хар – один из цвергов, карликов, которые живут в горах, искусных мастеров, кладоискателей… и темных, недобрых божеств. Некоторые цверги созданы из камня, вот и Хар такой же. Лишь небесная молния – или собственная воля могут прервать их существование. Они дружны только с великанами, такими как Хресвельг.
– Почему же тогда Лёнечка называл его другом? – растерянно спросил Азанде.
– Это уже не Лёнечка, – тихо сказал Витки Сейтман. – Неужели вы не поняли?! В него вселился Урд. Урд, сын каменного великана Хресвельга, друг цвергов и прежде всего Хара…
– Но как это могло произойти?! – пробормотал Валер, недоверчиво оглядываясь на неподвижно лежащего Лёнечку. – Неужели это началось уже тогда, когда к нему приплыла лодка Урана?
– Да, думаю, именно тогда Урд и выбрал его, – кивнул Витки Сейтман.
– А вселился в него, когда его оплели дубовые корни, – тихо заговорила Ганка. – Я не раз видела, как Уран качался на его ветках… раньше, давно!
– Корни-змеи… – задумчиво проговорил Азанде. – Это плохо. Это плохо…
