Она не договорила. Скалы, окружающие их, внезапно исчезли, они снова оказались в лесу на берегу Туманного Озера.
И Валер вдруг понял – умом, душой, сердцем, всем своим существом понял! – это произошло потому, что Ганка произнесла: «…и она, и я – мы готовы на любую жертву».
Он не знал, что сейчас случится, но был готов ко всему. Оглядывался, с трудом узнавая местность.
Здесь, кажется, все оставалось как раньше, только неподалеку появился куст шиповника, усыпанный белыми цветами.
– Раньше его здесь не было, – пробормотала Ганка, оглядываясь.
– На этом месте молнией убило Никто, – пробормотала Валюшка, склоняясь к цветам. – Может быть, это…
С неба вдруг посыпался мелкий дождь, а из озера донесся глухой мучительный стон.
– Что это? – испуганно вскинула голову Валюшка.
– Это Хресвельг оплакивает своего сына, – раздался голос, напоминающий не то волчий, не то собачий рык, и вокруг повеяло вдруг таким холодом, что трава засеребрилась от инея, листья деревьев, стоящих вокруг, зазвенели, покрывшись льдом, а дождь превратился в снег и град. – Урд погиб, и Хресвельг понял, что он сам отправил сына на смерть. Он не в силах перенести это. Теперь мне одному придется исполнить волю Хель.
– Еще не время, Гарм! – отчаянно воскликнула Ганка. – В предсказаниях Вёльвы сказано, что тебя могут усмирить три добровольные жертвы. Ты принял только две! И до полудня еще есть несколько минут!
Валюшка взвизгнула, до боли вцепившись в руку Валера, и тогда он увидел, как в тумане над озером появился стоящий на задних лапах огромный черный пес. Впрочем, туловище его было заковано в серебряно сверкающие латы, но еще ярче сверкали, вернее, пылали, его четыре глаза, напоминающих раскаленные угли.
«Этого не может быть… – вяло подумал Валер. – Не может!»
– Три жертвы… – провыл Гарм умильно. – Вас трое… как раз трое!
– Ты можешь взять только одного из нас, – воскликнула Ганка, метнувшись вперед и загородив собой Валера и Валюшку. – В Хельхейм из Вальгаллы
[22] ушел храбрец Витки Сейтман, туда же попал от истоков тех южных рек, где обитают души его предков, Азанде. Ты заберешь только одного, и это буду я!
– Нет! – закричал Валер, бросаясь вперед, но Ганка остановила его властным жестом, да и Валюшка повисла на нем всей тяжестью.
– Нет, – пренебрежительно отозвался Гарм, едва удостоив Ганку взглядом. – Ты мне не нужна. Ты только призрак. Ты значишь еще меньше, чем те двое колдунов, потому что мы заполучили их живые души и тела для вечных мучений, а у тебя нет ни души, ни тела. Ты создание непостижимого колдовства! Вот если бы я мог забрать в Хель ту, которая создала тебя, наделила живой душой… а ты… ты не нужна мне!
Взгляд всех четырех глаз Гарма переместился на Валера, но и теперь огромный пес качнул своей косматой головой.
– Тебе рвался отомстить Хресвельг, – промолвил Гарм. – Но я хочу отомстить той, которая дважды ушла из-под власти Хель.
Валер ощутил, как рядом затряслась Валюшка.
– Однако я не могу забрать ее! – злобно рявкнул Гарм. – Я принял от нее и зимнюю, и летнюю клятвы! Ей закрыт путь в Хельхейм! Значит, остаешься только ты!
Серебряная перчатка, в которой была скрыта лапа чудовищного пса, протянулась к Валеру, и он невольно зажмурился.
– Нет! – отчаянно воскликнула Ганка. – Его ты не тронешь, Гарм! Ни за что! Ты получишь другую живую душу для вечных мучений!
– Ту, которая создала тебя? – довольно прорычал Гарм. – Я согласен!
– И ты отступишь – хотя бы на время? И людям пока не будет грозить вечная зима? – вскрикнула Ганка.
– Так и быть, отступлю, – рыкнул в ответ Гарм. – Надеюсь, и Хель будет довольна этими жертвами. Потомок Вёльвы, нарушитель проклятия… Колдун из огненных стран… и та, которая рассказала людям о проделках Варгамор и Урда, та, которая, в сущности, стала первопричиной их гибели… О да, и Хель, и Хресвельг будут довольны!
Раздался чудовищный хохот, напоминающий рычание, и Валер в ужасе открыл глаза.
Он еще успел увидеть, как Гарм канул в Туманное Озеро, но Ганки на берегу уже не было.
…Валер не помнил, сколько прошло времени, прежде чем Валюшке все же удалось заставить его уйти от озера. Все зеленело и цвело вокруг, словно вечная зима и не пыталась только что умертвить здесь всё живое – здесь и на всей земле. Он слабо соображал, куда они идут, просто тащился вслед за Валюшкой, почти ничего не видя.
Потом она вдруг остановилась, и Валер огляделся. Это была та часть Острова, где они нашли осину. На ветке ее висела мертвая израненная змея. Глаза ее были приоткрыты: один голубой, другой зеленый, – но взгляд застыл.
– Ты видишь? – чуть слышно прошептала Валюшка, стиснув дрожащие руки. – Это он… он заполз сюда… он пытался, он надеялся…
«Если убитого ужа или другую какую змею повесить на это дерево, они оживут, или пойдет дождь», – словно бы услышал Валер голос Лёнечки и кивнул, все поняв.
Валюшка горестно покивала осине, и они пошли дальше, уже совсем скоро оказавшись на берегу. Покачивался на волне катер, а по песку нервно ходил Альфа.
Увидев ребят, он бросился к ним, стиснул в объятиях и хрипло пробормотал:
– Вижу, натерпелись вы…
Голос его прервался.
– Лёнечка погиб на Острове, – сказал Валер, а Валюшка снова тихо заплакала.
Альфа зажмурился:
– Знаю. Горе родителям… Даже не представляю, как им это объяснить! И у нас тоже горе. Мария Кирилловна умерла. Благодаря ей мы постоянно знали, что с вами происходит. А потом она вдруг сказала: «Остров открыт. Пошлите туда катер». И… и все. Сердце остановилось. Надорвалось!
Валер знал, что это не так, но спорить не стал. А может быть, и в самом деле сердце надорвалось.
Вот странно: у него сердце тоже надорвалось от горя, но он почему-то остался жив. Это было несправедливо, но поделать с этим Валер ничего не мог.
Они поднялись на катер и долго еще смотрели на удаляющийся Остров. Ветром донесло оттуда несколько шиповниковых лепестков, но катер шел слишком быстро, и они, не долетев, закачались на волнах.
* * *
Она повествует, Вёльва, она прорицает:
«Но минуют века –
Шлем ужаса с неба исчезнет,
Снег вечный растает,
Снова солнце взойдет, и ясное небо
Оком своим голубым улыбнется.
Зазеленеют, как прежде, луга,
Рыба заплещет в волнах,
Птица взовьется над лесом,
Зверь по тайной тропе побежит,
И дистельфинк воспоет на заре
Свою звонкую, чистую трель.
Заколосятся хлеба.
В Доме Ветров
Станет спокойно и тихо…
Гарм, Лунный пес,
Вновь задремлет у Гнипахеллира,
Пещеры со сводом нависшим,
И лишь во сне будет он тосковать
О тех днях и событьях,
Горло которым он сам перегрыз,
Чтоб мертвенный и вечный покой
На земле воцарился!
Да, горько об этом Гарм пожалеет.
Кого ненавидеть отныне?
Одумайся, Гарм, Лунный пес!
Остановись, пока час роковой не пробил!
Три жертвы прими для Хельхейма –
Три добровольные жертвы…»
Из «Сказаний о Гарме, Лунном псе»
* * *
