Еще до холодов они несколько раз выбирались на прогулку: бродили по городу, сидели в скверах, болтали и смеялись, постепенно сближаясь и лучше узнавая друг друга. Это было невероятно здорово и круто. Роман чувствовал себя на седьмом небе, глядя в лучистые Юлины глаза, проводя пальцами по ее чудесным рыжим кудрям. Красавица гимназистка с каждым разом очаровывала его все больше. Она была полной его противоположностью: спокойная, серьезная, немногословная. Но при всем этом – удивительно женственная и милая. Юля много читала, училась в спецклассе Первой гимназии и собиралась поступать на химфак. Иногда Роман даже недоумевал, как это она решилась с ним встречаться – ведь у него столько недостатков, а она такая замечательная. Но когда он однажды ее об этом спросил, девушка потупилась и сказала, слегка покраснев:
– Какой же ты дурачок, Рома. Конечно, ты не идеальный. Тебе и не надо, ты и так мой герой. Рыцарь и спаситель юных принцесс.
На последних словах она смущенно рассмеялась и зарделась еще больше, а у Романа в душе взорвалась атомная бомба счастья.
– Роман, ты чего завис? – прервал приятные воспоминания голос отца. – В школу опоздаешь.
– Ага, – буркнул в ответ парень, быстро допил чай и поспешил к себе в комнату – время действительно уже начинало поджимать.
Когда грянула стужа, в школе сразу объявили, что младшие классы закрываются на карантин. Так что теперь в здании было гораздо тише и не так оживленно, как обычно. Старшеклассники, само собой, завидовали и с нетерпением ждали, что холод и им принесет дополнительные каникулы. Но пока приходилось ходить на уроки, хотя, по правде говоря, занятие это было бестолковое. Писать в тетрадях почти не получалось – руки даже в перчатках замерзали за пару минут. В классах было холодно, невзирая на дополнительные обогреватели. И слушать учителя из-за всего этого тоже получалось с трудом, так как мысли регулярно отвлекались на задубевшие конечности или пар изо рта соседа.
Да и преподаватели, в общем-то, не слишком усердствовали – все прекрасно понимали, что условия для учебы совсем не подходящие и головы учеников забиты не новыми знаниями и планами на будущее, а мыслями о горячем чае в термосе.
До школы Роман добирался мелкими перебежками, заворачивая по дороге в подъезды и магазины, чтобы немного согреться. Частенько на этих остановках он встречал Андрея Масляева, и остаток пути они бежали вместе, ругая мороз и подтрунивая друг над другом. В последнее время общались они не очень часто: Андрей весь был в своем конькобежном спорте и подготовке к экзаменам в педуниверситет, а Роман – в своих новых отношениях, мечтах и репетициях группы. Но дружба оставалась дружбой, и ребята от души радовались, когда случались нечастые встречи где-то помимо холодных стен альма-матер.
Школьная жизнь, несмотря на погодные условия, шла своим чередом. И это было в чем-то неплохо – создавалась иллюзия постоянства, которой так не хватало.
Ну и, конечно, на горизонте маячили новогодние праздники. В Четвертой пензенской школе Новый год всегда отмечали с размахом: в зале ставили огромную елку, ученики младших классов украшали все от пола до потолка бумажными снежинками и гирляндами, выпускалась красочная стенгазета, проводился новогодний праздник с конкурсами и призами, а для старшеклассников Дмитрий Николаевич Инюшкин – учитель русского языка и литературы – устраивал дискотеку. Разумеется, ее все ждали с нетерпением, ведь на дискотеке можно было общаться и танцевать с теми, к кому в обычных условиях подойти не хватало смелости. Да и вообще там могло произойти все что угодно.
А что именно – это уже было делом фантазии. Тем более что Дмитрию Николаевичу всегда удавалось на дискаче создать такую классную атмосферу, что удовольствия не получали только самые деревянные зануды.
Кроме всего прочего, в этом году каждый класс готовил свою программу, и из этих выступлений выходило настоящее соревнование. Все, кто хоть отдаленно имел отношение к самодеятельности, добровольно-принудительно вовлекались в процесс и «трудились на общее благо».
Само собой, Романа уговаривать не пришлось – он не мог упустить лишнюю возможность спеть перед публикой.
«Черт, а все ведь складывается удачно, – внезапно для себя самого подумал Волкогонов, еще глубже зарываясь лицом в шарф. – Жизнь прекрасна!»
Улыбаясь и напевая мелодию зажигательной песни, которую они вчера с одноклассниками репетировали, он уверенно распахнул дверь школы. Выпускной год обещал быть прикольным и запоминающимся на всю жизнь!
Глава вторая
Ужасен холод вечеров,
Их ветер, бьющийся в тревоге,
Несуществующих шагов
Тревожный шорох на дороге.
Холодная черта зари –
Как память близкого недуга
И верный знак, что мы внутри
Неразмыкаемого круга
[23].
Учитель литературы Дмитрий Николаевич Инюшкин подул на озябшие ладони и продолжил:
– На Россию 1902 года накатывали холода – холода предстоящего ужаса революций и войн, в которых пал и воин поэтического фронта Александр Блок. О нем мы сегодня и поговорим… Что, Саша?
– Дмитрниколаич, – спросил Долгов, подтягивая варежки, – а нынешние холода – это не предстоящий ужас революций и войн?
Учитель часто заморгал:
– Я не пророк и даже не поэт, так что не знаю. Будем на-деяться, что нет.
– А то мне бабушка говорила, что это, по древним пророчествам, приближается конец времен!
Инюшкин улыбнулся не особо радостной улыбкой:
– Александр, насчет пророчеств сказано одно – конец света придет, как тать в ночи, то есть неожиданно. Так что это просто природный катаклизм…
– А то, что волки стали выть в зоопарке как бешеные, – это тоже катаклизм? – не сдавался Долгов. – Даже отсюда слышно.
– Ну, животные чутко реагируют на такие перепады температур. Но это вы у Личуна на биологии лучше расспросите, у нас тут литература. И мы переходим к стихам… Александр, пожалуйста, к доске!
Три урока до большой перемены тянулись катастрофически долго. Из-за холода казалось, что само время остановилось и превратилось в ледяную статую, окаменев где-то в углу класса. Из-за снежных туч, постоянно закрывавших солнце и сыпавших белое крошево на землю, в классах стоял неуютный полумрак. И хотя лампы на потолках горели весь день, это не слишком помогало.
За окном постоянно мело, а когда ветер попадал в водосточные трубы, раздавалось утробное завывание, похожее на крик какого-то неведомого зверя. Этот вой заставлял ежиться всех, даже учителей. Звук был одновременно нереальный и осязаемый, и казалось, от него начинали слегка потрескивать стены школы, перекрытия и мебель. Казалось, что весь мир промерз настолько, что начинал трескаться и рассыпаться.
Чтобы избавиться от неприятных ассоциаций, Роман рисовал в тетрадках карикатуры на учителей, подсовывал свои творения Масляеву, и они оба начинали давиться смехом, делая вид, что усиленно дуют на окоченевшие ладони.
