Я не хотела этого.
По крайней мере мне показалось, что это сказала девушка. Слова были произнесены шепотом и слились в одно длинное слово:
Янехотелаэтого.
Вернувшись к кабинкам, я стала проверять их и обнаружила, что закрыта только одна – третья справа. Я толкнула дверцу – она не открылась, поскольку была заперта изнутри. Обычно кабинки в туалетах нашей школы не запираются. Если в них кто-то есть, то дверь прикрыта и снаружи должна быть видна нога или рука.
И вот я стою черед запертой кабинкой, чего быть не может, и пытаюсь открыть ее.
Кабинкой зеленого цвета, цвета плесневеющего в холодильнике лайма. Холодно.
– Эй? – позвала я через дверь.
И тут я услышала… шипение. Оно не было дыханием. И я поняла, что это выпускает пар старая батарея у дальней стены.
Я снова попыталась толкнуть дверь кабинки, но та осталась на месте. Наклонившись, я не увидела ничьих ног. Тогда я забралась на унитаз в соседней кабинке и, балансируя на одном пальце, постаралась заглянуть через перегородку. Внутри никого не было, мне показалось только, что унитаз забит бумагой. И я решила, что кабинку заперли, потому что он неисправен.
Раздался последний звонок, означавший, что урок начался, и я уже должна была бы сидеть на своем месте, готовая к разговору о Шекспире. Я подскочила к двери туалета, схватив на бегу оставленный в раковине рюкзак. И почти выбежала в коридор, когда вновь услышала тот же голос. Услышала очень ясно. Он прозвучал у меня в ушах и эхом отозвался в теле.
Лорен, подожди.
Я подождала. Звонок замолк. Я снова оказалась ближе к третьей кабинке справа.
– Натали? – тихо позвала я. – Это ты?
И тогда она постучала в ответ костяшками пальцев.
И хотя мне хотелось, чтобы это произошло, я испугалась. Резко отпрянула назад и чуть было не налетела на раковину.
Она была в кабинке – или там было что-то еще. Со мной пыталось общаться существо, у которого не было видно ног. Чтобы дать мне знать, что оно не хотело… сделать то, что сделало.
Я чувствовала, что она там, внутри, и хочет, чтобы я приблизилась к ней. Я молчала, и она молчала, и когда я сделала два шага в ее направлении, то увидела ноги, пытающиеся нашарить пол. Поношенный зимний ботинок, некогда бледно-голубой, а теперь грязный и покрытый сажей. За ним последовал второй ботинок, чернее первого.
Время потянулось, как одно долгое, непрерывное мгновение, которое, однако, прервалось, когда дверь туалета, ударившись о стену, распахнулась, и в него вошли три девятиклассницы.
В то же самое время дверца третьей кабинки справа со скрипом отворилась, и оказалось, что она пуста. Никаких измазанных в саже ботинок. Никакой девушки.
Вошедшие немного похихикали, наклонив головы и не встречаясь со мной взглядами – девятиклассницы всегда ведут себя так по отношению к старшим ученицам, и я даже не знаю, почему, – а затем одна из них осмелилась заговорить со мной. Она была самой маленькой из трех, с блестящей темной кожей и сияющими темными волосами, схваченными двумя желтыми заколками. Она сказала:
– Ты постриглась. – И покраснела, когда я обернулась и посмотрела на нее, но продолжала таращиться на мою голову.
– Рейн! – одернула ее одна из подруг.
– Мне нравится! – продолжила она, не обращая на нее внимания, но говорила так быстро, что ее слова едва можно было разобрать. – Эта прическа подчеркивает твои глаза или – не знаю – что-то еще в тебе.
– Спасибо, – ответила я. Это была та самая девушка, на которую я обратила внимание в библиотеке, но я по-прежнему не спускала глаз с кабинки. Мое сердце трепыхалось где-то в горле, на ухо кто-то что-то нашептывал. Голос принадлежал не Фионе Берк; он не давил на меня, не был жестоким. И это не был голос Эбби – она продолжала молчать, предоставляя говорить девочке. Это была Натали Монтесано, чье лицо наложилось на мое сегодня утром. Я слышала голоса, видела призрачные ноги. Мне не было дела до того, что думают о моей прическе девятиклассницы.
– Меня зовут Рейн. – Она терпеливо пыталась завязать разговор. – Мы ездили в одном и том же автобусе? Ты выглядишь…
– Тебе пора, – сказала я, почти прорычав эти слова, и вообще, я не знаю, почему они у меня вырвались, словно я была одной из школьных агрессорш, требующих отдать ей деньги на обед или айфон, унижающей кого-либо лишь потому, что этот человек младше ее. Сегодня я, возможно, вписывалась в этот образ, чему способствовали асимметричная стрижка, утяжелившая черты моего лица, красные от пережитого во сне потрясения глаза и настойчивой глубинной потребности снова остаться одной, потому что кто-то пытался донести до меня что-то очень важное.
– А, хорошо, – сдалась Рейн и опустила голову.
– В кабинете для рисования сломана раковина, а нам надо было наполнить вот это, – начала ее подруга, и только теперь я заметила у нее в руке ведро. – Миссис Райхт сказала, что мы можем сделать это здесь. Она сказала, чтобы мы пошли сюда. Она сказала…
– Ну так давайте, наполняйте, – рявкнула я, словно распоряжалась в туалете для девочек и отдавала команды, – и поскорее.
Они быстро наполнили ведро и направились было к двери, но тут Рейн обернулась и, остановившись в дверном проеме, обратилась ко мне:
– Ты хорошо себя чувствуешь? У тебя такой вид, будто повстречала привидение или с тобой случилось что-то еще в этом же роде.
Я впервые посмотрела ей в глаза и подумала, а не способна ли она, как и я, увидеть девушку в кабинке, если я покажу ее ей.
Тут она добавила:
– У меня во время каникул был грипп, страшно кружилась голова, рвало, ну и так далее. Хочешь, я отведу тебя к медсестре?
Я собралась было заверить, что прекрасно себя чувствую и лучше ей оставить меня в покое, но тут в туалет вошел парень:
– Я услышал от кого-то, что ты здесь. Прикольная стрижка.
Это был Джеми, он облокотился о дальнюю раковину.
– Тебе сюда нельзя, – сказала Рейн. – У тебя будут неприятности.
Джеми мельком взглянул на нее, а потом обратился ко мне:
– Кто эта девица?
– Никто. – И это было правдой. Она еще до шестнадцати не дотягивала, не то что до семнадцати, так что мне не было нужды беспокоиться. Я смотрела прямо на нее и не могла вспомнить ее имени.
Через какое-то время до нее наконец дошло, что ей лучше уйти. Дверь захлопнулась, и Джеми приблизился ко мне, словно мы остались одни, но это было не так. Теперь со мной невозможно остаться наедине, потому что рядом всегда кто-то присутствует. Он подошел совсем близко, я сделала несколько шагов назад, и вот тут, думаю, до него начало что-то доходить.
– Разве ты не видела меня внизу? – спросил он.
– Ага, – призналась я, не в силах увильнуть от ответа теперь, когда видения начали множиться и девушек было уже три.
