Еще один знак перемен нашей жизни – храмы, которые я видел в Нахичевани, и они – штрих Великого переселения народов, штрих Древнего Алтая. Зримый знак той эпохи, когда тюрки еще не сошли с Небес, на которые вознесла их вера. Восьмигранные стены, шатровые купола уже стали частью культурного пейзажа города, их реставрируют. Прежде в храмах справляли тенгрианский обряд, но после принятия ислама к ним стали пристраивать здание мечети: соседство старого и нового не противоречило друг другу, ислам нес идею Бога Единого. Эти архитектурно сложные постройки тюрки называли кошени (от «кош» – соединять) и тем подчеркивали свою веротерпимость.
Именно такое «соседство» отца и сына я встретил в реставрируемом духовном комплексе около крепости Алинджа. Да и в самой Нахичевани. Древняя религия предков не забыта, хотя ничто уже не говорит о ней… Первый храм здесь создал Всевышний – пещеру Асхабу-Каф, ей, видимо, посвящены строки 18-й суры Корана. Символично, знаком светского знания в суре выступает вишап – рыба (аят 60 (61)), правда, еще не каменная. (120) Напомню, по-тюркски «вишап» (башапа) означает «отец истока». О поиске истока и идет речь в суре.
Вход в пещеру Асхабу-Каф людям указал железный метеорит, прочертивший небо, теперь он лежит здесь, перед входом, на постаменте… Я осторожно коснулся метеорита, но ощутил не холод металла, а неистощимую силу веры в Тенгри, в Вечное Синее Небо, которое сделало нас тюрками – воинами Бога Небесного.
Пещера скрыта в расщелине горы, ее вход ориентирован на юг, чем, возможно, она и привлекла предков. Привлекла, разумеется, не ориентацией, а чудом, творимым в день Богоявления. В двадцатые числа декабря, в праздник рождества Тенгри, солнце в полдень освещает самый дальний зал пещеры, где в остальное время года царят полумрак и прохлада. Зал отличает купольный потолок, усиливающий звуки, здесь читали молитвы, вели проповеди. Место интересно еще и тем, что с потолка время от времени на головы собравшихся падают мельчайшие капли – слезы милосердной Умай. По поверью, тому человеку способствует удача и ее заступничество.
Пещера служила прибежищем монахов, что было в традиции религии Тенгри, на это указывает очень известная легенда о молодых людях, которые проспали здесь триста с лишним лет и не заметили как. Легенда эта есть в иудаизме, в христианстве, в исламе, но в ней, естественно, не названа Нахичевань… Однако народный эпос построен так, что подлежит расшифровке.
Сюжет этой легенды отразил этапы распространения веры на Среднем и Ближнем Востоке, что уже есть зацепка для пытливого ума. Другую зацепку я нашел у Э. Гиббона, который написал, что в раннем Средневековье Кавказ считали частью Алтая (одна духовная культура). Их объединяло даже общее название – Каф… И там и там. А не отсюда ли появился топоним Кавказ? Очень правдоподобно. Ведь правду лишь затеняют, но никогда не гасят. (121)
Из эпоса мы знаем, как весть о Боге Едином несли шедшие с Алтая орды, во главе которых стоял царь, косвенно о том упоминает и «Шахнаме» (Книга царей)… События развивались, строго следуя логике: одни правители уходили, другие шли им на смену. В целом картина выглядела так. После упадка Персии (Парсы) центрами тюркской религии на Среднем Востоке стали Кушанское и Парфянское царства. Их потеснил Иран, где государственной религией был уже зороастризм. Начались жестокие религиозные войны. Потом ислам победил зороастризм, на Средний Восток вернулось Единобожие. И – о чудо! – обнаружилась община монахов, которая веками жила в пещере, храня верность традициям Тенгри. Появилась легенда о юношах, проспавших более трех веков в пещере Асхабу-Каф. (122)
Пещера Асхабу-Каф – святое место, она всегда манила к себе паломников, каждый день приезжают сюда из Турции, Ирана, самого Азербайджана. Едут семьями по примеру отцов и дедов. Традиция! Кто-то из гостей режет барана, кто-то – нет, но все оставляют на уступах стен пещеры обо, смысла его не понимают, но поступают, как велит древний обычай. Камушки, поставленные один на другой, там всюду… Тем и сильна народная память, она не исчезает, а лишь забывается.
На время, не навсегда.
Дары Алтая: хлеб и вино
Мне трудно сжиться с мыслью, что наш мир открыт и известен. Нет, открывать его будут всегда: ведь каждая раскрытая тайна рождает другую тайну, еще не раскрытую. Жизнь – это нескончаемая цепочка открытий, больших и малых, тем и интересна она… На банкете после окончания экспедиции на Гямигая у нас вышел спор, который, думаю, будет интересен читателю. Тема обычная, застольная, она открыла еще одну вершину тюркского мира. Началось с очевидного.
Все знают, «алкоголь» – арабское слово, а почему? Арабы же не знали спирта, «летучей жидкости с особым запахом и опьяняющим свойством», которая, соединяясь с водой, превращается в водку. Ислам запрещает им пить. Тогда почему слово арабское? Между прочим, если точно, то алкоголь (алкохль) у арабов означает «тонкий порошок».
Действительно, где здесь водка? Или хотя бы ее запах?
И я вспомнил, как однажды на Алтае в горном селении угостился арачкой (арачан) – напитком древних тюрков. Потом мне показали, как его готовят. Готовят из молока. Технология проще простого. «Это же дедушка самогонного аппарата, превращающий пар в слезы радости, которыми наполняют бутылки», – сказал я, не до конца понимая смысла сказанного. Сказал, выпил и вроде бы забыл.
Позже, разбирая записи русских миссионеров, встретил упоминание о напитках Древнего Алтая, и будто вновь увидел тот закопченный котел, с плотно пригнанной деревянной крышкой, края которой со всех сторон замазаны глиной. Из крышки торчали два отводка, сделанные из трубчатых костей барана. Рядом чугунный кувшин, прикрытый куском войлока, и корыто холодной воды. Пожалуй, все, если не считать резкого запаха, замешанного на едком дыме, но и в нем была своя особенная древность.
Четыре ведра молока, пропущенные через установку, дают два ведра «живительной воды», а выжимки идут на сыр… Верно, проще не бывает. Для кого-то все это источник пьянства, для меня – знак древней культуры. И я это отчетливо понял тогда, на банкете в Нахичевани.
«Оборудование» и «технология» возгонки появились, когда одомашнили лошадь, не раньше, потому что араку выгоняли из кобыльего молока, оно от природы игристое, хмелит, веселя душу и согревая тело. Это свойство кумыса подметили древние алтайцы и усилили его… Видимо, «живительная влага» предков, чистая, как роса, и заронила у меня сомнения в арабской родословной алкоголя. «Народ, не знавший кобыльего молока, не придумал бы его возгонку», – размышлял я, потому как знал, сырье – начало любой технологии.
Лишь очень наблюдательный человек подметит: у сырого кумыса есть хмель, а у кипяченого нет. Куда он пропадает? Выходит вместе с паром. И – родилась идея собрать драгоценный пар… Возгонка подняла крепость напитка. А когда стало ясно, что получать и как, подумали о замене сырья. На Алтае в дело пустили ячмень, его мололи в муку и отправляли на брагу, из которой, как из кумыса, гнали спирт. Замену придумали в «межсезонье», когда не было кобыльего молока, но был ячмень… Прав ли я?
Обращаюсь к очевидцу событий.
