Сам Розенблюм лишь украдкой глянул на Титова, снял пенсне и молча протер носовым платком стекла.
– Ребята, можно потише? – не оборачиваясь, пробурчал лежащий в стороне комвзвода, ерзая головой по скрученной шинели.
– Перекурим? – шепотом обратился Титов к товарищам.
Михаил лишь отрицательно покачал головой, укладывая пенсне вместе с платком в нагрудный карман гимнастерки.
– Пошли! – махнул рукой Алексей, вставая с колкого матраца.
Погода на улице установилась благодатная! Легкая, бархатистая прохлада нежно целовала кожу. Небосвод сделался безупречно чистым, сияющим своей неповторимой глубокой синью. Лишь вдали над сопками зависла гряда взлохмаченных белесых облаков, к которым медленно спускалось, набирая малиновый цвет, солнце. Теплый ветерок гулял лишь здесь – на самой верхотуре. Внизу же стоял штиль, что особенно хорошо было видно по идеально гладким зеркалам великого множества озер, заполонивших все видимое пространство среди амфитеатра сопок и скал.
Титов протянул Речкину папиросу из помятой пачки «Казбека», и не успел тот ухватить ее губами, как ротный, ловко чиркнув спичкой о коробок, уже поднес колыхающийся огонек к лицу Алексея.
Задымили.
Взгляд пограничника невольно упал на свежую воронку в десятке метров от палатки, оставленную, судя по размерам, авиабомбой.
– Бомбят? – само собой вырвалось из тонких обветренных губ Алексея вместе с густым табачным дымом.
– Бомбят… – с осадком в голосе протянул Титов, стряхивая указательным пальцем пепел с папиросы.
– Потери есть? – Речкин колебался, прежде чем задать этот вопрос, не хотел будоражить душу командира неприятной темой, но и не спросить не мог.
Ротный лишь коротко кивнул, втягивая в себя очередную порцию крепкого «казбекского» дыма. Вопрос этот мгновенно изменил Титова в лице. Светло-русые брови, едва различимые на смуглом загорелом его лбу, нахмурились, а затуманенный взгляд растворился где-то в бескрайнем просторе сопок. Алексею не доводилось слышать о каких-либо крупных потерях от действий вражеской авиации, но бывали командиры, которым смерть даже одного солдата – рубец на сердце на всю жизнь.
Алексею не приходилось еще прятаться от немецких бомб, но он настолько явственно представлял себе ужас, который, должно быть, охватывает человека, когда на него с неба устремляется бомбардировщик, что от этих мыслей бросало в дрожь. Кроме того, здесь, на Угловой, впрочем, как почти и на всей сухопутной части границы, не было ни единой зенитки, ничего, что могло б отогнать стервятников. А потому люди гибли, лишенные самого малого солдатского права – защищаться.
– Два дня по несколько раз бомбили… – после продолжительной паузы зло процедил Титов. – А у нас? Ни самолетов не видно, ни зениток не слышно… Будто ждем, когда всех с воздуха перебьют и возьмут тех, кто остался, одним махом!
Скулы на лице Титова налились и замерли словно окаменелые. Коротко взглянув на истлевший до самой «пятки» окурок, ротный отправил его в сторону ловким щелчком пальцев.
– Обидно… – тихо подытожил он с горечью в голосе.
Речкину сделалось прохладно, и он застегнул расстегнутый до этого ворот.
– А ты давно здесь? На Титовке? – решил сменить тему Алексей.
– Да порядочно… – Титов засунул свои крепкие руки в карманы галифе и стоял так, переваливаясь с носков на каблуки и обратно. – С Финской, выходит…
– А семья?
– В Вологде семья сейчас. Они в Вологде, а я здесь… Никакой личной жизни… Служба, и только. Впереди граница, а позади вся Россия! Река Титовка под боком, Титовский укрепрайон, и я тут, как есть, младший лейтенант Титов!.. Все как на подбор! Прям-таки судьба!
Ротный улыбнулся, и Алексей охотно поддержал его.
Титов вдруг снова похмурел лицом, сосредоточенно всматриваясь в близлежащие сопки уже финской земли.
– Слышал про них? – cпросил он вдруг, и Речкин не сразу понял, о ком ведет речь ротный. – Я о немцах… О тех, что, по разведданным, к границе стягивают.
Речкин тоже уставился в сторону линии границы, будто там было видно что-то, что могло прояснить, о чем именно говорит Титов.
– Ты о чем? – недоуменно нахмурился Алексей.
– «Эдельвейс»! – почти восторженно произнес Титов. – Слыхал? Название на манер цветочка такого горного… Говорят, мол, отборные войска, элита! До войны все альпинистами да лыжниками были, а потом еще специальную подготовку проходили!
Речкин, конечно же, слышал об «Эдельвейсе», еще до войны доводилось читать где-то в газетах. О том же, что именно этих ребят активно стягивают к границе, здесь, прямо под нос Алексея, он узнал пару дней назад на совещании в Озерках. Каленников рассказывал офицерам отряда о них, обойдясь всего лишь парой слов. Видимо, не хотел вселять в своих подчиненных еще больший страх перед врагом. Сам же Алексей как-то основательно на этом вопросе не останавливался. Враг – есть враг, как его ни назови. Он бьет тебя, ты – его. Самый простой и понятный закон войны. Поэтому в ту минуту, слушая Титова, Речкин довольно насторожился, но вида своей озабоченности не подал, лишь с интересом уставился на ротного.
– Вот так, Леха… – продолжал Титов, скривив губы в горькой ухмылке. – А про остров Крит слыхал, что возле Греции? Или же про Нарвик?
– Про Нарвик читал, было… Помнится, писали, что мощнейшая военно-морская база была в Норвегии!
– Вот именно… Была! Эти-то ребята из «Эдельвейса» ее и разбили! – Титов вновь потянулся в карман за пачкой папирос. – Надо, Леха, понимать, с кем нам тут биться предстоит!
Он протянул Речкину папиросу, но тот отказался.
– Это тебе не просто пехота, не просто фашисты! Асы! Самые что ни на есть отъявленные головорезы! – Титов закурил, и в воздухе вновь запахло горьковатым табачным дымом. – А у меня что в роте? Сотня бойцов, дюжина пулеметов… Да и половина солдат даже по-русски не разумеют! Одни киргизы, узбеки, казахи, таджики и таких еще национальностей, что мне и слышать не доводилось раньше! Пойди им еще объясни, за что воевать, как воевать, с кем… Вчера подкрепление из Мурманска прибыло. Хоть лица русские появились в полку! Да и тех еле вооружили да одели… Не всем спальные принадлежности выдали, на шинелях спят, да на мху, как бродяги!
– Будет тебе! – подбадривая, хлопнул по плечу своего нового товарища Речкин. – Мы тоже не пальцем деланы! Здесь наша земля, а своя земля своих солдат крепче держит! Дадим немчуре жизни!
– А у нас выбора другого нет! – пламенно выпалил Титов, и взгляд его загорелся злым, полным ненависти блеском. – Вожмемся в камни и будем поганцев этих стрелять, покуда последний патрон не закончится!
Титов нервно и глубоко затянулся. Ротный был до того на взводе, что у Алексея внутри пробежал неприятный холодок. Видно было, что он уже всем нутром люто ненавидит врага, значит, действительно попортил ему кровь немец своими бомбежками.
