Следующий день был тяжелым, как никогда. Работа досталась грязная, но крайне нужная. Одно дело – воевать с внешним врагом, другое – с внутренним, знающим тут все закоулки и охреневшим от своей безнаказанности и борзоты. От нас в операции были задействованы весь офицерский состав и «старики» рядового состава, прошедшие огни и воды Кавказа и Белоруссии.
Инструктаж личного состава был предельно четкий и конкретный – перед нами враг, которого следует уничтожить, иначе от его действий и нашего бездействия будут продолжать страдать ни в чем не повинные мирные жители и дети в нашем тылу. Враг, ничем не отличающийся от того, с кем мы сражаемся на фронте, а порой даже коварнее и кровожаднее.
Первые объединенные штурмовые группы начали действовать в городе рано утром. Шли зачистки известных хаз
[209] и малин
[210].
В принципе операция проходила довольно спокойно. Было всего пара эксцессов, когда группы преступников пытались организовать сопротивление или прорваться через оцепление. Бойцы действовали в соответствии с обстановкой и полученными инструкциями.
Мой походный штаб был развернут на Большой Грузинской улице. Отсюда я поддерживал связь со всеми своими штурмовыми группами, а точнее, со всеми подразделениями, задействованными в городе. Это стало возможным благодаря тому, что все мои группы имели штатные радиостанции и сведения сначала шли ко мне, анализировались в нашем штабе, а потом уже уходили в наркомат. Через меня же в обратную сторону шли и дальнейшие указания группам.
Постепенно в наши штабные автобусы перебрались и командиры подразделений, задействованные в операции. В тепле и комфорте все же лучше сидеть, чем мерзнуть на холоде и пронизывающем ветре. Да и со связью лучше, чем без нее. И информация, отраженная на большой карте города, лучше воспринималась. Так вскоре мой штаб стал штабом всей операции.
На Тишинском рынке приступили к действию в обед, а закончили ночью. Блокирование рынка прошло по намеченному сценарию и без больших ЧП. Обычные граждане, которым нечего было бояться, уже привыкли к периодически проводимым в городе облавам, особо и не возмущались. А вот наш контингент задергался. Пытался проскользнуть через «гребень». До открытого противостояния в подворотнях и проходных дворах дело дошло.
Мы не миндальничали, действовали предельно жестко, и на стенах близлежащих домов появились многочисленные отметки от пуль. Сколько расстреляли? Много. Грузовики, наполненные трупами, уезжали часто. По-другому поступать было нельзя. Чистить – значит чистить. Смысла плодить преступников не было. Да и толпа в 15–20 тысяч человек нас, пусть и прикрытых легкой бронетехникой, могла снести в одночасье. А так она молча, застыв с руками на голове, с тихим ужасом в глазах взирала на действие карающего меча государства и даже не рыпалась.
Сначала были изъяты те, на кого имелись фото и которых отслеживали группы оперативников в штатском. Затем заработал «фильтр». Первыми через него прошли женщины, дети и военные. Затем инвалиды. Ну а уже потом все остальные.
Надо было видеть, с какими лицами на контрольную медкомиссию, развернутую в соседнем доме, шли «счастливые» обладатели бумаг о «болезни». Больных среди них оказалось удивительно мало. Из пары тысяч – человек двести, не более. Примерно то же самое было и с «забронированными» и дезертирами. Эту категорию задержанных для разбирательства сразу же отвозили в «Алешинские казармы»
[211]. Ну да это уже были не наши заботы. Мы их задержали, а дальше пусть с ними следователи и оперативники «Смерша» разбираются.
По окончании работы «фильтра» и сбора бесхозно валявшихся на земле трофеев в виде сотен единиц холодного и огнестрельного оружия, боеприпасов, денег и ценностей, «липовых» документов и иных вещей мои бойцы убыли к месту постоянной дислокации.
Мне же пришлось ехать на совещание в наркомат, где подводились предварительные итоги операции.
Результаты впечатляли. Только на городских рынках было задержано или уничтожено несколько тысяч профессиональных преступников. Больше двух десятков тысяч дезертиров, уклонистов, спекулянтов, нарушителей паспортного режима и самовольщиков после дополнительной проверки пополнят ряды штрафных рот РККА. Для них сроки нахождения там СНК специально увеличены вдвое
[212].
Изъятым у преступников оружием и боеприпасами можно обеспечить стрелковую дивизию.
Главным же итогом операции считаю то, что город на длительное время очищен от преступного элемента. Конечно, кто-то сумел избежать кары, но теперь им придется залезть в самую глубокую нору и молчать в тряпочку, иначе его быстро вычислят и отсидеться в сторонке от войны не получится.
Будет ли после Победы «сучья война»
[213] или нет, не знаю. По логике должна быть – лагеря еще не до конца очищены от профессиональных «воров». Но значительная часть тех, кто ее мог развязать, теперь либо уничтожена, либо отдаст свои жизни за правое дело – победы над общим врагом.
Действия бойцов бригады и нашего полевого штаба получили от руководства Ставки и наркомата более чем положительную оценку. В связи с этим, а также большой загруженностью сотрудников 2-го Управления и ГУУР обобщение опыта и подготовка рекомендаций по проведению подобных операций поручили мне, тем более что у меня теперь и свой кабинет в наркомате есть.
Вот так незаметно, тихой сапой, меня, без снятия с руководства бригадой, «влили» в руководящий состав наркомата…
А дождь все лил и лил, словно стремился смыть все накопившиеся заботы и проблемы этого мира. Почти неслышно подошла и прижалась ко мне сзади Таня. Все служебные мысли как рукой сняло, и смотреть в окно расхотелось…
