– Вы зря транжирите время на этих словоблудов, – сухо сказал он, – в городе есть белее интересные и нужные для души и сердца места. Такие, например, как классический театр, библиотека, места, где собираются истинные интеллектуалы, наконец.
– Но вы же сами говорили мне, что для того чтобы человек мог всесторонне развиваться, он должен хотя бы ознакомиться с теми соблазнами, которые его окружают…
– Вам уже давно пора выбрать кардинальное направление в жизни, – перебил Дениса инженер, – и не размениваться на мелочи в виде всяких там футуристов, имажинистов и других «истов». Тем более я рекомендовал вам изучать, познавать и восхищаться классикой, а не всякими там неореалистами, которые сами не знают, чего они хотят.
– Но позвольте, Станислав Викентьевич, с вами не согласиться, – впервые возразил инженеру Денис. – Мне кажется, поэт Маяковский был искренним в своем порыве вызвать у слушателей отвращение к войне…
– И что, вы теперь прикажете русскому солдату воткнуть в землю штык и без боя сдаваться в плен?
– Я не призываю к этому. Я просто говорю о своих чувствах, вызванных стихами поэта.
– А это значит, что мы вновь возвращаемся к главному вопросу. Каково ваше главное жизненное кредо?
– Не знаю, – после недолгого замешательства откровенно признался Денис и снизу вверх выжидающе посмотрел в глаза Борисова.
– Ну, раз вы рабочий человек, значит, должны выступать за народ! – подкинул он парню мысль.
– О да! – сразу же откликнулся Денис. – Конечно же, я за народ. За то, чтобы все мы жили свободно, независимо…
– Независимо от чего? – задал неожиданный вопрос Станислав Викентьевич.
– Независимы от деспотии государства, – включил в свой ответ Денис не совсем понятное ему слово, услышанное от кого-то из партийных агитаторов.
– Вы что, склоняетесь к анархизму? – удивился Борисов. – Ведь от деспотии государства избавляет только анархия…
– Нет! Совсем нет! – запротестовал Денис, вопросительно уставившись на Станислава Викентьевича. – Я за сильное и справедливое народное государство!
– Вы много читаете, да мало чего разумеете, – с сожалением сказал инженер. – Если вы ратуете за сильное и справедливое народное государство, значит, вы согласны с деспотизмом такового. Ведь любое государство и любой социальный строй – это аппарат насилия над личностью. Видов придумано много: демократия, республика, коммунизм, монархия, но все они есть только отражения одного: диктатуры.
– Вот как, – искренне удивился Денис, – оказывается, я и в самом деле в политике ничего не смыслю, раз так опростоволосился перед вами.
– Да вы не особенно-то вникайте в политику. Уж слишком много в России самых различных партий. Главное, чтоб вы стояли за рабочее дело.
– Я и стою за рабочее дело! – понятливо воскликнул парень и, пытливо взглянув на Станислава Викентьевича, доверительно спросил: – А вы большевик или меньшевик?
– Я сочувствующий рабочему движению, – неопределенно произнес Станислав Викентьевич и после небольшой паузы добавил: – И большевики, и меньшевики стоят за рабочее дело.
– А чем же они разнятся?
– На съезде Российской социал-демократической партии произошел раскол на две линии. Большевики держали курс на развертывание революции, на свержение царизма путем вооруженного восстания, на гегемонию рабочего класса, на изоляцию кадетской буржуазии, на союз с крестьянством, на создание временного революционного правительства из представителей рабочих и крестьян, на доведение революции до победного конца. Меньшевики, наоборот, держали курс на свертывание революции. Вместо свержения царизма путем восстания они предлагали его реформирование и «улучшение», вместо гегемонии пролетариата – гегемонию либеральной буржуазии, вместо союза с крестьянством – союз с кадетской буржуазией, вместо временного революционного правительства – Государственную думу как центр «революционных сил» страны. Перед началом войны партия большевиков была запрещена, а большевистская фракция Госдумы 4-го созыва была арестована…
– А что же меньшевики?
– Сначала меньшевистские депутаты Государственной думы осудили начавшуюся войну как империалистическую и захватническую с обеих сторон. Однако вскоре среди них появилось течение «оборонцев», сторонники которого признавали войну со стороны России оборонительной и проигрыш войны полагали не только национальной трагедией, но и ударом по всему русскому рабочему движению…
– Мне ближе всего именно этот взгляд, – задумчиво сказал Денис, – и мы с вами, господин инженер, уже кое-что делаем для нашей общей победы.
– Да, – согласился Борисов, – доводка зенитного орудия уже почти закончена, и скоро начнется его массовое производство. Пусть тогда немцы полетают над нашим фронтом, – погрозил он кому-то кулаком. – Но вы должны понимать, что большевики сегодня всячески пытаются ослабить деятельность меньшевистской линии, которая все более открыто отказывается от революционных задач и лозунгов, пытается организовать свою реформистскую партию…
– Как все это сложно, – искренне удивился Денис.
– Да-с. Вам, молодой человек, пора перейти от общего самообразования к политическому просвещению. Я порекомендую вас в клуб «Источник света и знаний», который находился в доме № 31 по 14-й линии…
– О-о, – обрадованно воскликнул Денис, – это совсем недалеко от моей квартирки. А как часто там проходят занятия?
– Все в конечном счете будет зависеть от ваших познаний и пожеланий, – ответил Борисов, – а пока я приглашаю вас на балет. Вы бывали когда-нибудь в Мариинском театре?
– Нет! – с сожалением ответил парень. – Был лишь один раз в театре оперетты. Мне там очень понравилось. Артисты поют и танцуют. Правда, не все понятно было, не по-русски.
– Ну, балет – это тоже танцы, только без слов, – пояснил Станислав Викентьевич, – думаю, вам там тоже понравится.
– Но в чем же я пойду? – оглядел он скептически свой наряд. – Там небось фрачная пара надобна?
– Ничего, и рабочий костюм сойдет. Ведь мы не в великосветском партере будем, а на балконе. А там сегодня кого только нет. Даже солдаты и нижние чины по благотворительным билетам пристраиваются. И удивляться тут нечему. Всем посмотреть охота.
Заранее договорившись о встрече, они встретились у подъезда театра. Показав билет, Денис вслед за Станиславом Викентьевичем, то и дело поправляя свой мятый пиджак, со страхом и волнением вошел в храм высокого искусства, осторожно ступая своими поношенными, вычищенными до блеска башмаками по мягкому ковру. От пышных нарядов светских дам и золотых и серебряных позументов на фраках гражданских сановников и военных, от слепящих хрусталем и позолотой люстр и позолоченных колонн у парня зарябило в глазах. Он даже пошатнулся, но вовремя был подхвачен под руку предупредительным спутником, который, ободряюще взглянув на Дениса, уверенно сказал:
– Не тушуйтесь, господин Кульнев, держите себя увереннее, на вас смотрит весь Петроград. – И широко, по-дружески улыбнулся.
