Гусар! ты весел и беспечен,
Надев свой красный доломан;
Но знай – покой души не вечен,
И счастье на земле – обман.
Крутя лениво ус задорный,
Ты вспоминаешь шум пиров;
Но берегися думы черной,
Она черней твоих усов.
Пускай судьба тебя голубит,
И страсть безумная смешит;
Но и тебя никто не любит,
Никто тобой не дорожит.
Когда ты, ментиком блистая,
Торопишь серого коня,
Не мыслит дева молодая:
«Он здесь проехал для меня».
Когда ты вихрем на сраженье
Летишь, бесчувственный герой,
Ничье, ничье благословенье
Не улетает за тобой.
Гусар! ужель душа не слышит
В тебе желания любви?
Скажи мне, где твой ангел дышит?
Где очи милые твои?
Молчишь – и ум твой безнадежней,
Когда полнее твой бокал…
Увы – зачем от жизни прежней
Ты разом сердце оторвал!
Ты не всегда был тем, что ныне,
Ты жил, ты слишком много жил…
И лишь с последнею святыней
Ты пламень сердца схоронил
[5].
Осененный гением великого поэта, а особенно восхищенными взглядами Лизы и Лары, Аристарх самозабвенно купался в лучах славы, когда неожиданно раздался высокий резкий голос:
– Юнкер, вы почему не приветствуете господина благородного офицера?
Баташов запоздало вытянулся в струнку и лихо повернулся на голос. Перед ним стоял не кто иной, как его давний недруг по училищу корнет Шварцман.
– Извините, господин корнет, я вас не заметил.
– Чтобы впредь замечали, я вас примерно накажу! Доложите своему командиру, что я сделал вам замечание! – и, не дожидаясь реакции юнкера, неторопливо скрылся за колоннами собора.
У Аристарха, ошарашенного полученной на виду у девушек явно несправедливой выволочкой, на глазах выступили слезы обиды. Но в следующее мгновение он, быстро придя в себя и стараясь выглядеть как можно более спокойным, сказал:
– Прошу прощения, mademoiselle, мне надо отлучиться на несколько минут.
– Я никуда тебя не отпущу! – заявила Лиза, поняв по лицу брата о его намерении. Одновременно она мертвой хваткой вцепилась в рукав мундира. – Ты забыл, что рара тебе перед поступлением в училище говорил?
Эти слова остановили оскорбленного юнкера. Он отчетливо вспомнил разговор с отцом о долге и чести русского офицера, который произошел между старшим и младшим Баташовыми перед выпуском из кадетки, и усилием воли сумел сдержать свой искренний порыв.
Прекрасно поняв, куда и зачем намеревался отлучиться Аристарх, Лара благожелательно окинула его своим лучезарным взглядом и тихим голосом заметила:
– Рара частенько говорил моему старшему брату Николя, погибшему два года назад на дуэли, что в вопросах чести нельзя опускаться до мелочей и при каждом косом взгляде хвататься за оружие. Но он так и не послушался его совета… – На глазах девушки выступили слезы.
– Об этом же мне постоянно напоминал и мой рара, – признался Аристарх, старясь успокоить Лару. Но девушка была безутешна и, извинившись, поспешно направилась к себе, в Смольный.
Проводив Лару в Смольный, Аристарх кликнул извозчика и вместе с сестрой направился домой, где его с нетерпением ждала маменька.
Расцеловав в обе щеки новоявленного юнкера, она первым делом спросила о Ларе, о свидании Аристарха с которой ей уже успела сообщить дочь.
– А кто ее родители? – поинтересовалась Варвара Петровна.
– Отец Лары – действительный статский советник Владислав Герасимович Лыков, предводитель дворянства Пензенской губернии, – словоохотливо доложила Лиза, – она очень рано потеряла свою мать: та умерла вскоре после ее рождения. Первые годы жизни Лара провела в Пензенской губернии, в родительском имении. У нее был старший брат, но он погиб. Первоначальное образование Лара получила дома, а затем была отдана учиться в Петербург, в Смольный институт благородных девиц, – вот и вся ее биография.
– Хотела бы я познакомиться с твоей избранницей поближе, – сказала мадам Баташова, взглянув на явно смутившегося сына, – мне интересно было бы с ней поговорить.
– Я постараюсь пригласить ее к нам после выпускного бала, – обрадовалась Лиза.
– Хорошо! Я с нетерпением буду ждать этой встречи…
– Я тоже, – возбужденно воскликнул Аристарх.
– Но тебе не придется ждать так долго, – загадочно промолвила Лиза, многозначительно взглянув на брата, – через неделю в Смольном состоится весенний бал, на который будут приглашены кавалеры – родственники курсисток. Так что я приглашаю тебя. С собою ты можешь пригласить кого-то из своих лучших друзей.
2
Сразу же после обеда юнкера, назначенные командиром эскадрона полковником Соколовским на бал, быстро облачились в отутюженные училищными лакеями мундиры, начищенные до зеркального блеска сапоги и в ожидании команды бесцельно слонялись по спальному помещению.
– Господа юнкера, «ваньки» поданы, – громко объявил дежурный офицер. – Желаю хорошенько повеселиться!
Надевая на ходу шинели, юнкера шумной толпой устремились к проходной, где их уже ждали заблаговременно созванные услужливым швейцаром лихачи. Где по трое, а где и по четверо запрыгнув в коляски, они, пообещав извозчикам по полтиннику сверх тарифа за скорость, громко выражая свои восторженные чувства, устремились к сказочному женскому царству под названием Смольный институт.
Коляска, в которую успел вскочить Аристарх, обгоняя остальные, уже начала настигать впереди идущий довольно богатый генеральский экипаж с гербами на дверцах.
– Эй, милейший, – тронул за плечо извозчика Аристарх, – не гони так быстро!
– А что, господа юнкера, небось разбиться боитесь? – обернулся словоохотливый «ванька».
– Ничего мы не боимся! – ответил юнкер Казакевич. – Просто существует субординация, согласно которой мы не имеем права обгонять экипаж старшего по званию, – объяснил он. Возница пожал плечами и услужливо придержал свою излишне резвую кобылу.
У входа в здание Смольного института благородных девиц всех прибывающих на бал встречал седовласый швейцар в парадной белоснежной ливрее. Он проверил у юнкеров пригласительные билеты и, окинув их пристальным взглядом, строго сказал:
– Подождите в сторонке, господа юнкера. Сначала пройдут господа офицеры, и только затем я пропущу вас!
Строгий швейцар, как и обещал, пропустил николаевцев в последнюю очередь, к самому открытию бала. Аристарх с товарищами, сдав шинели в гардеробную, только-только привели себя в порядок, когда в коридоре, ведущем в зал, показалась процессия, во главе которой шла директриса. За ней шествовали почетные гости – опекуны и попечители при лентах, орденах и звездах.
