– Вот тебе. – Анохин высыпал содержимое шапки в холщовый платочек, свернул его и отдал Денису. Тот, пораженный до глубины души готовностью солдат отдать ближнему своему, может быть, последние свои гроши, вдруг покраснел как маков цвет и неожиданно напрочь потерял дар речи. От подкатившего к горлу комка перехватило дыхание. Если бы он мог, то с самой горячей любовью и признательностью обнял бы всех этих людей и расцеловал. Но вместо этого Денис, преодолев застрявший в горле комок, лишь пробормотал что-то нечленораздельное и, обняв Анохина, бросился из вагона вон, чтобы никто не заметил его слез.
До Орла Денис добрался на попутной телеге. Крестьянин уж больно торопился на рынок и согласился его подвезти лишь за гривенник. И когда по приезду в город он выложил на широкую ладонь мужика десять монет по копейке, тот, не считая, сгреб их в карман, презрительно заметив:
– С паперти, небось, копейки эти? – И, стеганув по хребту невинной лошади хлыстом, он злобно выругался. Его телега, грохоча колесами по каменной мостовой, быстро скрылась за углом.
У Дениса, конечно, были и серебряные гривенники, но он решил их попридержать. А сейчас, видя реакцию крестьянина на медь, подумал, что поступил довольно осмотрительно.
Пока он добрался до вокзала, московский поезд укатил за горизонт. Следующий прибывал только на следующий день, после обеда. Казалось, что все складывается прекрасно. Он нашел простенькую гостиницу и, заплатив за сутки двугривенный, направился в номер. Дальше решил не шиковать и пообедал оставшимся даром деда Холмогорова. Потом неторопливо пересчитал деньги. По его разумению, их должно было хватить не только до Москвы, но и до самого Санкт-Петербурга.
Прибыв через несколько дней в столицу, Денис, первым делом, направился к родным Кирилла. Его дядька жил за Нарвской заставой в обшарпанном трехэтажном доходном доме.
Денис долго стучал в дверь, пока на площадке второго этажа не появился худой, длинноногий гимназист с портфелем в руках.
– Тебе что здесь надо? – вызывающе спросил он.
– А твое какое дело? – с не меньшим вызовом в голосе спросил Денис.
– Это моя квартира, – уже более миролюбиво ответил гимназист.
– Ты, наверное, Петька! – обрадовался Денис, вспомнив, что двоюродного брата Кирилла зовут Петром.
– Для кого Петька, а для кого и Петр Афанасьевич, – сказал тот удивленно, – а откуда ты меня знаешь?
– Да мне Кирилл, мой лучший друг, о тебе рассказывал. Я вот и письмо от него привез.
– Когда ты видел Кирилку? – обрадованно спросил Петр.
– Да еще недели не прошло!
– Как он там поживает?
– Да ничего, живет, хлеб жует. Мы с ним целый год в уездном училище штаны просиживали.
– И как?
– Что ты имеешь в виду?
– Не скучно было?
– С ним-то? Нет! С ним не соскучишься. Мы однажды… – хотел было Денис рассказать о своих похождениях, но его нетерпеливо прервал Петр:
– А что мы здесь стоим как чужие, заходи.
Он вытащил из кармана ключ и, отперев дверь, широко ее распахнул.
– Милости прошу!
– А где отец?
– Отец с матерью в саду. У нас в Петергофе садик небольшой есть с дачкой. Он сегодня приедет, завтра ему на работу.
– Вот письмо. – Денис протянул Петру конверт.
Тот, вытащив письмо, написанное на листе, выдранном из ученической тетради, сразу же начал его читать.
– Приветы семейству нашему шлет, зовет к себе на рыбалку. Дальше для отца. Просит, чтобы батя пристроил тебя на завод.
– Ну, это как получится, – неопределенно сказал Денис. – А в гости к Кириллу обязательно поезжай. На Северском Донце нынче отличная рыбалка, – уверенно добавил он, вспомнив о разговоре двух пассажиров, стоявших рядом с ним у касс Белгородского вокзала. Один рыбак хвалился другому в том, что этим летом у него был невиданный ранее улов…
– Нет, – с сожалением промолвил Петр, – в этом году уже ничего не получится, скоро начнутся занятия в гимназии.
– А жаль. Он тебя так ждет.
– В самом деле? – чему-то обрадовался гимназист.
– Конечно! Вот те крест, – перекрестился Денис.
– На следующий год обязательно упрошу отца, чтобы отпустил меня к брату, – словно клятву громко произнес слова Петр. – А ты раздевайся, сейчас обедать будем, – радушно предложил он и направился на кухню. Вскоре он принес оттуда окорок, кучу пирожков и крынку с молоком.
– Садись! Ешь.
Денис сел поближе к столу.
Петр настрогал целую тарелку мяса и принялся с удовольствием его уплетать, закусывая пирожками и запивая молоком.
Денис не заставил себя повторно упрашивать и, основательно подкрепившись, искренне поблагодарил молодого хозяина за угощение.
– До приезда отца еще часа два, пошли, я тебя со своим другом Степкой познакомлю, – неожиданно предложил Петр.
– Пошли, – согласился Денис и направился к вешалке, чтобы накинуть на себя пиджак.
– Оставь пиджак дома, – посоветовал Петр, – на улице сегодня жарко.
«И в самом деле, – подумал Денис, – пока добирался до Нарвской заставы, весь взмок. В рубашке будет полегче».
– Хорошо, – согласился он, и вскоре мальчишки уже шли по тенистой стороне улицы к следующему, красивому пятиэтажному дому, специально построенному для инженеров. Об этом Денис узнал, прочитав табличку, перед входом в дом.
– Нам сюда, – сказал Петр и, войдя в прохладный подъезд, неожиданно раскланялся с дородным, высокорослым швейцаром.
– Что-то ты зачастил в шашнадцатую квартиру-с, – узнал мальца швейцар. – А это кто с тобой-с?
– Это наш со Степкой друг, – уверенно выпалил Петр.
– Ну ладно, проходи-с, – по-королевски величественным жестом разрешил Денису швейцар.
Услышав, что к входу в дом подъехал мотор, привратник, удивительно быстро потеряв всю свою солидность, чуть не сбив с ног Дениса, рванул к двери.
– Во дает, – хохотнул Петр, – если бы не увидел, ни за что бы не поверил, что Варфоломеич может так носиться.
Инженер Калинин, отец Степана, оказался среднего роста худощавым господином, с небольшой бородкой клинышком и неестественно курчавыми русыми волосами. Когда Петр с Денисом вошли в просторную, многокомнатную квартиру, инженер как раз собирался уходить. Он потрепал своими пахнущими дорогим одеколоном пальцами Петра по щеке и вопросительно уставился на Дениса.
– Это наш однокашник по гимназии, – зачем-то соврал Петр и, указывая на его бедную одежонку, добавил: – Он только что с поезда, еще не успел переодеться.
Инженер что-то про себя хмыкнул и, напевая арию из оперы «Кармен», направился по своим делам.
