Нелидов, полк которого находился в резерве, выслушав приказ командира дивизии и прекрасно понимая, что при столь убийственным огне противника применять кавалерию в конном строю было почти безумием, решил лично возглавить атаку.
– 3-й, 4-й, 5-й и 6-й эскадроны, – приказал он, – за мной в атаку, ма-а-ар-р-ш!
Гусары по команде эскадронных командиров быстро, словно на учениях, вскочили на коней и, постоянно ускоряя темп, выскочили из лощины на бугор, за которым открывалось бранное поле, сплошь усеянное ранеными и убитыми, русскими и австрияками.
Видя, что на подмогу пехоте во весь опор мчится кавалерия, австрийцы направили всю мощь своего огня на атакующих. Под градом пуль и снарядов полковник Нелидов, привстав на стременах, зычно и протяжно скомандовал:
– Шашки к бою, атака на пехоту, повзводно, по два взвода в одну шеренгу на сто шагов дистанции, рысью, а затем галопом, марш-марш!
Лихо и стремительно понеслись вперед гусары, вселяя в сердца врага страх и ужас.
Аристарх во главе своей команды скакал на самом правом фланге кавалерийской лавы, откуда, кроме громогласного «Ура!» его боевых товарищей, со стороны противника доносились хлесткие сухие хлопки пушек.
«Да это же австрийская батарея из-за бугра по нам бьет», – догадался он и, обернувшись к скачущим за ним Кузьмину и Загородину, крикнул:
– Кузьмин, доложи ротмистру Лермонтову, что я, обнаружив артиллерийскую батарею противника, решил атаковать ее с тыла. Остальные за мной, марш-марш! – И, резко свернув вправо, помчался в обход вражеской батареи.
Австрийцы, над которыми уже нависли острые клинки гусар, побросав винтовки и беспомощно прикрывая головы руками, в панике кинулись прочь. Только невидимая атакующими батарея продолжала наносить удары по гусарской лаве, оставляя в ней кровавые просеки.
Выйдя в тыл артиллерийской батареи, которая, несмотря на бегство пехоты, продолжала яростно сопротивляться, Аристарх скомандовал:
– В атаку, вперед! – И, первым ворвавшись в расположение вражеской батареи, привстав на стремена, со всего маху опустил свою шашку на голову офицера, который, увидев внезапно появившихся с тыла русских кавалеристов, что-то протяжно прокричал и тут же потянулся за револьвером.
– А-а-ах, – прохрипел корнет, рубанув артиллериста, и тут же, увидев наведенную на него винтовку, резко подался всем корпусом вперед и вправо. Пуля задела лишь фуражку, и та, закувыркавшись, шлепнулась в окоп. На артиллериста наскочил вахмистр Загородин и в одно мгновение рассек тщедушное туловище австрийца пополам. Все это: кувыркающуюся фуражку, расчлененное на две части тело австрийца – Аристарх видел так ясно и отчетливо, что у него то ли от напряжения, то ли от брызнувшей во все стороны крови зарябило в глазах. Усилием воли он заставил себя выпрямиться в седле и, увидев, что его разведчики без потерь управились с батареей, скомандовал:
– За мной, к главным силам, марш-марш!
Захватив первую линию вражеских окопов, гусары на плечах отступающих в панике австрийцев продолжали наступление, тем самым позволяя пехоте, хоть и с большими потерями, но выйти из вражеского окружения.
Команда разведчиков нагнала 6-й эскадрон только на четвертой версте общего наступления, когда конники были остановлены топким болотом, преградившим дальнейшее продвижение.
– Ну что там австрийская батарея? – устало спросил ротмистр, как только Аристарх поравнялся с ним.
– Все в порядке, господин ротмистр, – доложил, переведя дыхание, корнет, – артиллеристы сопротивлялись недолго. Все орудия и огнезапас к ним в целостности. Среди разведчиков потерь нет!
– Молодец, корнет, – похвалил его Лермонтов, – представлю вас и ваших охотников к награде.
– Спасибо, господин ротмистр, – равнодушно промолвил Аристарх, у которого до сего момента стояли перед глазами искромсанные шашками трупы врагов и выпавшие из седел под шквальным огнем противника безжизненные тела боевых товарищей. Он не сожалел о содеянном им и его людьми на вражеской батарее. В конце концов, к ужасам и жестокости войны его, как будущего профессионального военного, готовили и в кадетском корпусе, и в Славной школе. Просто это был его первый кровавый бой, наполненный грохотом орудий, свистом пуль и неизбежными потерями боевых друзей-товарищей. А к этому вот так сразу и не привыкнешь, несмотря ни на какие знания, умения и опыт. Для этого нужно время. Но никто, ни солдаты, ни офицеры, ни даже главнокомандующий, не знали, что Великая война продлится не недели, не месяцы, а целые годы, породив не одно поколение людей, привыкших убивать. И потом еще не одно десятилетие Россия будет пожинать кровавые плоды этой страшной и жестокой привычки.
Поредевший гусарский полк возвращался назад спокойно, несмотря на то что по ходу движения колон вразброс, явно неприцельно то и дело вели огонь вражеские артиллеристы, окопавшиеся за непроходимыми болотами. Кони, чувствуя предстоящий отдых и кормежку, несли на себе гусар обратно, в лагерь, легко и свободно, словно и не было у них этого опасного четырехверстного галопа, не было грохота разрывов и свиста больно жалящих пуль. Глядя на умиротворенное поведения своих четвероногих друзей, приходили в себя и недавние рубаки, чудом оставшиеся в живых в этом кровавом аду. Возвращаясь в лагерь, гусары еще не знали, что в этом страшном бою полк потерял убитыми четырех офицеров и сорок четыре гусара, ранены были более семидесяти человек.
«А ведь и меня мог убить тот австрийский артиллерист, – подумал Аристарх, узнав о потерях полка, – слава тебе господи, что сохранил и спас меня и моих солдат», – он истово перекрестился.
Генерал Каледин, прибыв в лагерь, поблагодарил каждый эскадрон по очереди. После этого он снял шапку и низко всем поклонился. Потом, окинув благодарным взглядом гусар, сказал:
– Вы спасли положение, вам все обязаны, вашей атакой выиграно дело, сердечное вам спасибо!.. Большие потери, ужасно тяжело, – с нескрываемой горечью добавил он.
Несмотря на потери, моральный дух гусар всегда был на высоте. Даже после этого нелегкого боя ротмистр Лермонтов, дабы укрепить дух своих гусар, собрал в просторной избе песенников и попросил их повеселить солдат и офицеров веселой песней. Но гусары-песенники в тот день исполняли исключительно военные песни. Одни в красивых стихах излагали всю историю полка, другие – отдельные сражения Отечественной войны 1812 года…
Пристроившись у входа, Аристарх с упоением и восторгом слушал протяжные, мелодичные слова современных баллад, воспевающих подвиги и героев, готовых умереть за свое Отечество, которые, чувствовалось, шли от самого сердца воинов, только что победивших врага в страшном и кровавом бою. Особенно его поразили восторженные лица и горящие глаза слушателей, готовых на всякие подвиги не только ради Отечества, но и ради живущих с ними одной жизнью офицеров, из среды которых многие уже показали «смерти доблестной примеры». Больше всего Аристарху понравилась песня, сочиненная одним из талантливейших офицеров гусарского полка:
