Скорей наденьте доломаны, Гусары прежних славных лет, Вставляйте в кивера султаны И пристегните ментишкет. Для нас сегодня день великий, Гусар и партизан Денис, Услыши говор наш и клики, Из гроба встань, сюда явись. Ты вдохнови наш пир речами, Коснись лохани золотой, Чтоб, черпая вино ковшами, Мы почерпнули гений твой. Явись, как раньше то бывало, Чуть песни дружбы зазвучат, Ты тут как тут, и запевало На твой настраивает лад.
И я хочу себя настроить На песни те, что ты певал, Хочу тебе, Давыдов, вторить И за тебя поднять бокал. А мы сейчас подымем чары, Болтать довольно, пить пора, Итак, да здравствуют гусары, За их здоровие, ура!
[19]
Все находящиеся в хате солдаты и офицеры как один дружно подхватили четыре последние строчки:
А мы сейчас подымем чары, Болтать довольно, пить пора, Итак, да здравствуют гусары, За их здоровие, ура!
После такого устроенного ротмистром Лермонтовым праздника души солдаты и офицеры расходились по своим палаткам и землянкам, шумно обсуждая понравившиеся песни и стихи, а кто-то просто тихо напевая их себе под нос.
На следующий день полковник Нелидов, проводя рейд по территории, еще не полностью освобожденной от противника, выслал вперед от каждого эскадрона разъезды. От шестого эскадрона, разъезд возглавил поручик фон Фрейман, к нему в помощники напросился вахмистр Стронский, который раньше служил в полуэскадроне поручика и искренне любил и уважал его.
Производя разведку в незнакомом, довольно густом лесу, разъезд неожиданно напоролся на пулеметную засаду. Не успели гусары спешиться, как враг открыл по ним кинжальный огонь. Все, за исключением вахмистра, на секунду раньше заметившего опасность, но так и не успевшего никого предупредить, в мгновение ока полегли и не подавали признаков жизни. Видя, что конь под поручиком рухнул как подкошенный, вахмистр Стронский, который успел соскочить с коня и спрятать его за многовековым дубом, открыл по австрийцам, приближающимся к месту падения офицера, прицельный огонь.
Положив возле офицера двух вражеских солдат, Стронский где ползком, где перебежками быстро добрался до поручика, который громко стонал, придавленный конем.
Видя, что трофей ускользает из-под носа, австрийцы открыли плотный пулеметный огонь. Но вахмистр уже успел высвободить раненого офицера из-под лошади и под прикрытием ее бездыханной туши притащил поручика к дубу. Усадив офицера в седло, он направил своего послушного коня в тыл, а сам, видя, что враг напирает, начал отстреливаться. Спасая командира, Стронский многажды был ранен, и потому сознание время от времени покидало его. Придя в себя в очередной раз, он увидел, что австрийцы, осмелев, приближаются к нему, и вновь открыл огонь. Расстреляв все патроны, вахмистр снова потерял сознание.
Обо всем этом унтер-офицер Стронский рассказал Баташову, который пришел навестить его в госпитале уже после чудесного «воскрешения». Австрийцы посчитали гусара мертвым, но, восхищаясь его подвигом, сообщили о нем через ксендза оставляемого ими селения в полк. Аристарх со своими охотниками быстро нашли храброго унтер-офицера и скоренько доставили его в медпункт. Старанием военных хирургов Стронский остался жив.
ГЛАВА XIII Петроград. Август – сентябрь 1914 г
1
Познакомившись с французским военным агентом маркизом де Ля Гишем во время торжественного объявления манифеста о начале войны с Германией в Николаевском зале Зимнего дворца, капитан Уинстон Джилрой договорился с ним об обязательной встрече. Французский атташе с радостью принял приглашение на посещение английского посольства и тут же рассыпался в свойственных французской аристократии любезностях.
Видя нескрываемую радость на лице де Ля Гиша, капитан со свойственной ему прозорливостью разведчика не по должности, а по призванию и образу мышления подумал:
«Сидит здесь давно, а что делается вокруг, знает скорее всего лишь из газет и разговоров. А это значит, что он всеми силами будет стремиться выпытать у меня, что же творится сегодня в мире и в Европе в частности. Ну что же, придется заразить его своими идеями, то бишь идеями Первого лорда Адмиралтейства». С этими мыслями Джилрой вышел из дворца. Поймав извозчика и пообещав ему за быструю езду полтинник, он с ветерком помчался на Литейный, где снимал в доходном доме просторную квартиру, имевшую, кроме парадного, выходы по черной лестнице во двор и на чердак.
На следующий день, встав пораньше, капитан сделал обязательную зарядку, немного размялся, боксируя кожаную грушу, и только после этого занялся туалетом. В восемь часов, когда он уже почти что был одет, раздался звонок в дверь. По привычке выглянув в окно и ничего подозрительного не увидев, открыл дверь. Пришла хозяйская служанка и принесла ему прикрытый крышкой горшок с овсянкой. С первого дня, как здесь поселился, Джилрой лично учил бестолкового повара, как правильно заваривать овсяную крупу, целый пакет которой он привез из Лондона. Потребовалась целая неделя, прежде чем повар смог ему угодить. Дождавшись, пока девушка поставит горшок на стол и плеснет в тарелку тягучую, водянистую, исходящую паром массу, он, по-походному зачерпнув полную ложку овсянки, с видимым удовольствием проглотил все ее содержимое.
– Хорошо, очень хорошо, – с небольшим восточным акцентом промолвил капитан, – повару передашь мою благодарность, а тебе, красавица, монетка на бусы.
Уинстон вынул из кармана гривенник и протянул его покрасневшей отчего-то служанке.
– Что вы, что вы, барин, – всплеснула руками девушка, – хозяйка не велела подарки от постояльцев принимать!
«Какая Россия разная, – неожиданно подумал он, – на восточных задворках Российской империи нравы и обычаи одни, а здесь совсем другие. Вот чертовка, – удивился он, глядя вслед грациозно шествующей к двери полнотелой служанке, – не взяла».
Быстро закончив ранний завтрак, капитан в самом прекрасном настроении вышел на улицу. Ускоренным шагом прошел до проулка и резко в него свернул. Остановился, медленно завязал бантиком шнурок ботинка. Осмотрелся. Не заметив ничего подозрительного, он выскочил на Литейный и, пропустив мимо два пустых экипажа, сел на третий.
– К английскому посольству, любезный, – сухо сказал он.
Явно застоявшийся конь, цокая копытами по мостовой, лихо рванул вперед. Несмотря на раннее утро, солнце уже начинало припекать, только еле уловимая прохлада, тянущаяся от Невы, освежала лицо англичанина, уже отвыкшего от калькуттской жары. Вскоре экипаж выехал на Невский проспект. Джилрой с удивлением и любопытством смотрел на мелькающие по обеим сторонам проспекта дворцы и ухоженные усадьбы, доходные дома и многочисленные государственные учреждения, куда тянулись толпы чиновников. Преодолев мост с чугунным узорочьем перил и фонарей, экипаж выехал на Дворцовую площадь. Перед Уинстоном вновь открылся величественный дворец, который вполне мог поспорить с Букингемской резиденцией Георга V.
