Подполковник удивленно взглянул на генерала. От кого-кого, а от генерал-квартирмейстера он поддержки своим достаточно крамольным в среде кадровых военных речам не ожидал. С незапамятных времен повелось среди офицеров российской армии, что в силу сословных традиций между отдельными родами войск царил неприкрытый антагонизм. Это и понятно, ведь гвардейские и кавалерийские командиры в большинстве своем происходили из знатных и богатых дворянских семей. В пехотных же частях офицеры зачастую были из мелкопоместного, обедневшего дворянства, военных и чиновничьих семей. Между этими слоями военного общества пролегала глубокая и широкая пропасть отчуждения. Артиллеристы в этих отношениях находились где-то посередине – они и от гвардии были далеки, и к пехоте относились несколько свысока.
В этой веками сложившейся военной иерархии офицеры Генерального штаба были особой военной кастой, общавшейся с остальным офицерством зачастую лишь по долгу службы. Поэтому поддержка генерала, его доброжелательный взгляд вызвали у артиллериста невольное к нему доверие.
– Разрешите представиться, господин генерал, – приняв строевую стойку, громким командирским голосом проговорил он, – подполковник Гришин, командир дивизиона трехдюймовых орудий.
– В какой дивизии изволите служить? – поинтересовался Баташов.
– До ранения служил в 21-й отдельной артиллерийской бригаде, – доверительно ответил артиллерист, видя в вопросе генерала не праздный, а настоящий интерес.
– В армии генерала Брусилова? – полувопросительно-полуутверждающе промолвил Баташов.
– Точно так, господин генерал! В 8-й армии. Но в настоящее время батарею, что осталась от моего дивизиона, направили для переформирования с последующим переводом в состав Северо-Западного фронта. Вот еду в Ставку за новым назначением…
– В армии генерала Брусилова служит мой сын, – признался Баташов, – в кавалерийской дивизии генерала Каледина.
– Гусар или драгун? – поинтересовался Гришин.
– Гусар, – с гордостью за сына произнес генерал.
– Я о лихости и дерзости соседнего с нами гусарского полка в первые дни боев премного наслышан, – восторженно отозвался подполковник, – слышал даже, что корнет, командир охотников, карту австрийского штаба раздобыл. Благодаря этому мой дивизион за час до форсирования нашими войсками пограничной реки уничтожил почти всю береговую артиллерию противника. И, как правдиво сказал штабной полковник, «войска форсировали пограничную реку с ходу, с минимальными потерями». Может быть, тот героический корнет и есть ваш сын?
– Откровенно говоря, я с ним после производства в офицеры еще не разговаривал. Только слышал отрывочные сведения о его службе от однополчан, которые находились на лечении в Петербурге. Но с ранеными разве о многом поговоришь?
– Ваше превосходительство, – обрадовавшись чему-то, воскликнул Гришин, – я перед отъездом из госпиталя свежий номер «Русского инвалида» просматривал. Там мне попалась на глаза большая колонка фамилий солдат и офицеров, награжденных за первые победы в Галицийской битве. Может быть, там и о своем сыне что-нибудь узнаете. Мне кажется, я захватил эту газету с собой. – И подполковник торопливо направился в купе.
Баташов сначала обрадовался этому, но в голове неожиданно мелькнула шальная мысль, что в газете могут быть не только хорошие, но и плохие вести. На второй полосе газеты, подальше от людских глаз, печатали обычно скорбные списки убитых и раненых. Он вспомнил, с каким страхом и отчаянием в глазах брала в руки «Русский инвалид» его незабвенная Варвара Петровна. И только когда Лиза, быстро пробежав скорбный список, радостно восклицала: «Аристарха там нет!», супруга немного успокаивалась, но вместо того, чтобы радоваться, горько стенала, ругала войну и бездарных генералов, которые ее развязали. Ему потом долго приходилось ее успокаивать.
«Кто теперь успокоит моего милого друга?» – с нежностью подумал Баташов о Варваре Петровне.
– Нашел! Господин генерал, – радостно воскликнул артиллерист, держа в вытянутой руке свернутую в рулон газету.
Баташов, почти не дыша, раскрыл вторую полосу и быстро пробежал глазами скорбный список.
«Слава богу, сына там нет», – радостно подумал он и только после этого нашел список награжденных.
Гришин оказался прав, генерал сразу же увидел знакомую фамилию и возбужденно воскликнул:
– Господа! Мой сын стал Георгиевским кавалером!
Со всех стороны послышались радостные слова поздравлений.
Генерал Юдин, расцеловав счастливого отца, провозгласил:
– Все мы прекрасно понимаем, что на фронте – сухой закон, но там мы будем только завтра. А сегодня, как старший по должности, я приказываю как следует, по-офицерски поздравить счастливого отца, воспитавшего такого героического сына.
– Штабс-капитан, – распорядился он, немного подумав, – сделайте милость, организуйте с десяток рюмок или в крайнем случае стаканов.
– Будет исполнено, – засуетился офицер и опрометью кинулся к двери. Вскоре вслед за сияющим штабс-капитаном в вагон вошел официант с подносом, на котором разместилось нужное количество пустых рюмок.
– Простите, господа, но в вагоне-ресторане спиртного нет-с, – с явным сожалением произнес он, – сухой закон-с!
– Ничего, господа офицеры, – успокоил всех Юдин, – моя дражайшая супруга, собирая походный чемодан, положила туда бутылочку «Шустовского». «Ты обязательно встретишь по дороге кого-то из своих сослуживцев, – сказала она мне, – и тогда обязательно вспомнишь меня добрым словом!» Поэтому второй тост будет обязательно за женщин! – воскликнул он и, заскочив на минуту в купе, вскоре вышел оттуда, держа в руках заветную емкость с янтарным напитком.
Официант умело и ловко разлил коньяк. По всему вагону сразу же распространился чуть уловимый аромат веселья и неги, напоминающий о таком прекрасном и таком далеком мирном времени.
– Господа офицеры! – провозгласил генерал Юдин, держа в одной руку рюмку, в другой газету. – Указом государя императора корнет Аристарх Евгеньевич Баташов за проявленные в Галицийских боях находчивость, личное мужество и героизм награждается орденом Святого Георгия 4-й степени, – торжественно произнес он.
– Первый тост, – повысил голос Юдин, – за Георгиевского кавалера Аристарха, сына моего давнего товарища и генерала, Евгения Евграфовича Баташова!
Офицеры дружно осушили рюмки. Только британский капитан, больше привыкший к бренди, закашлялся, так и не допив свой коньяк.
– Господин капитан, первый тост вы обязаны выпить до дна, – негромко поучал своего подопечного Генерального штаба полковник Орлов, – указывая глазами на остальных.
Джилрой с кислой миной на лице маленькими глоточками допил коньяк и хотел ретироваться в купе, но Орлов тут же его остановил:
– Сейчас будет второй тост, за женщин, – громко прошептал он, – и будет неприлично, если вы уйдете сейчас по-английски.
