Я подал знак, и Мал воздел стяг повыше. Сигнал тут же озвучили медноголосые трубы и хриплые рога. Словно по эстафете, передалась дробь, отбитая в бубны.
И все мое войско разом двинулось. «Большой полк» тяжело печатал шаг, конница на флангах не опережала пеших.
Я махнул рукой, и катапультщики завопили: «Пуск!»
Слитный стук спускных рычагов онагров ударил сухим частым грохотом, да с завизгом. Десятки каменных и чугунных ядер ударили по викингам «тупыми предметами», напрочь отрывая головы, переламывая тулова, а на излете калеча.
– Заряжа-ай! Толка-ай!
Еще одна стая убийственных глыбок перелетела меньшавшую нейтральную полосу.
Шагов двести оставалось до оголовья нурманского клина, когда заговорили карробаллисты.
Тяжелые дротики провыли над полем, уносясь навстречу урманам. И поразили цели, накалывая викингов, как жуков на булавки, подчас и пару нанизывая на общий вертел.
Десятки валящихся мертвецов создавали заторы, викинги пихались, роняя оружие, порой и сами не удерживаясь на ногах.
– Пошли-и!
Вперед вылетели лучники на конях. Это была легкая кавалерия, но вот луки у них были весьма убойные. Конных стрелков я тренировал особо, в расчете на будущие сражения с хазарами, и действовали они в обычае кочевников – затеяли «карусель».
То есть носились перед викингами и обстреливали их на скаку. Пока один спускал тетиву, другой накладывал стрелу, третий доставал ее из колчана – и по кругу, по кругу.
А стрелы с жалами бронебойными, гранеными да калеными…
Особой меткости добиться за месяц сложно, да и вообще, стрелять с седла, бросив поводья, удерживаясь одними ногами, когда конь мчится галопом, – архитрудно. Однако и мишень у лучников была большая – ни одна стрела даром не пропала, все нашли свою цель. Урман сносило с ног, отбрасывало на задний ряд, они никли и падали под ноги соратникам.
Викинги взревели и кинулись в атаку. Лучники тут же развернули коней и поскакали к нам – отроки четко раздвинулись, пропуская стрелков, и вновь сомкнули щиты.
Первый ряд выставил копья, копейщики второго ряда уложили свое оружие на плечи впереди стоящих. Напряглись, уперлись…
И вся орущая, размахивавшая холодным оружием, вонючая и свирепая масса вражья нахлынула, ударила с треском и лязгом, с хрустом костей, со звоном мечей и глухим перестуком щитов…
Глава 18,
в которой я проспал все праздники
Самое сложное в битве оказалось… что? Не бояться? Держать страх на контроле? Вовсе нет!
Надо было оставаться предельно собранным, внимательным, сосредоточенным, не обращая внимания на оглушительный грохот сражения, на крики своих и чужих.
С огромным трудом я сохранял хладнокровие.
Урманская «свинья» врубалась, въедалась в наши ряды. Трещали копья, древки лопались сами или переламывались под ударами урманских секир.
– Мечи к бою! Щиты теснее!
Больше всего я переживал за тех отроков, что первыми приняли удар. Они были обречены. Выстоять отрокам в атаке урман было невозможно в принципе, тут и опытные гридни отступили бы под могучим напором.
Но задачу свою отроки выполнили – задержали викингов и даже чуток проредили их ряды.
– Все! Пора! Середке – отходить!
Вой труб едва донесся до воинов, но движение стяга уловили многие – и дрогнула середка, отступать стала, ломая строй, как бы поддаваясь чудовищному давлению «свиньи».
Нурманы взревели, чуя слабину, и еще пуще усилили напор.
Отроки поспешно отступали, бросая копья – не во врага, наземь. Пускай неприятель убедится, что победа близка, что русы в страхе бегут!
И «свинья» сама полезла туда, куда мы ее заманивали. Фронт «большого полка» прогнулся дугой, стал походить на подкову. Я и сам пятил своего гнедка, и мои «гвардейцы» отступали следом.
«Клин» все пуще увязал, как топор в сучковатом полене.
И здесь был очень опасный момент. Не стоило викингов считать полными идиотами. Клин на то и клин, чтобы рассекать вражеское войско. А потом «свинья» раздваивалась будто – урмане поворачивали оружие в стороны, наступая на половинки разделенного воинства.
И мне нельзя было допустить, чтобы викинги первыми показали этот фокус.
– Прекратить отход! В атаку!
И вот тогда началось то, чего я ждал и боялся – отходившие отроки снова поперли вперед, а сотни на флангах ударили «свинье» в бока.
Пороки в это время молчали, зато лучники посылали стрелу за стрелой, пуская те навесом – увесистые древки взмывали в небо, теряя силу, переворачивались под весом наконечников, и падали вниз, втыкаясь в спины, в плечи, в головы урман и их пособников.
Викинги поневоле вздергивали щиты, прикрываясь – и открываясь для копий.
– Конники! К бою! В атаку!
Засвистели, заулюлюкали кавалеристы, выхватывая свои спаты да скимитары. Не вся «свинья» пролезла в боевые порядки «полка чело», и конники накинулись на ее «филейную часть».
Все! Враг был окружен! Сотни Веремуда, Лидула, Вольгаста, Идана, перемолов урман, бронями и мечами своими защищавших «свиные бока», набросились на эстов и тех данов со свеями, что составляли легкую пехоту. Их кожаные доспехи легко поддавались секире и клинку.
Особый успех сопутствовал конникам – они наседали на урманский арьергард, безжалостно кромсая живую силу противника. И если кони местной породы просто несли всадников, то лошадки-степнячки сами ярились, кусая урман и забивая их копытами.
Приложив нечеловеческую силу, малый отряд урман прорвал-таки окружение, выдвинувшись в мою сторону, но тут уж мои «преторианцы» не сплоховали, бросились в атаку.
Между их широких спин мелькали ощеренные бородатые хари, красные потные морды викингов, блеснуло красным лезвие топора…
И тут я ощутил резкий удар в бок. Боль пронзила меня – словно раскаленный уголек сунули в кишки. Я зарычал и увидел древко стрелы, торчавшей у меня из левого бока.
Постеснялся, дурак, надеть бронежилет! Решил быть, как все, – в тутошних доспехах. Да никакая кольчуга не выдержит выстрела в упор – убийственное граненое жало раздвинет колечки, погрузится в дрожащую плоть.
Господи, глупо-то как…
Бой словно отдалился, стал слышен глуше, а мысли мои завертелись медленно и натужно.
Я же еще ничего не успел, что ж так рано-то…
Ничего, зато похоронят со всеми почестями, сожгут на костре, а сверху курган насыпят…
Мал обернулся, увидел меня, закричал что-то. Я ему успокоительно улыбнулся – все путем, мол. Глаза сами собой закрылись, щекой я ощутил гриву коня…
И тишина…
* * *
