Но Хлодвиг не дурак был – направил он послов к базилевсу Юстиниану, императору ромеев, как бы правопреемнику Рима. А тому не жалко было грамоту накропать – все равно Галлия не в его власти. Так и отписал – дозволяю, мол, Хлодвигу править.
И все – народ мигом угомонился. Раз уж император дает «добро», стало быть, король настоящий! Будем слушаться.
Может, и так было…
Утомившись от размышлений, я добрел до своего шатра и залег спать. Завтра отплываем.
Глава 25,
в которой лес встречается со степью
Ближе ко граду Киеву Днепр разлился широко и вольно, утишил течение свое, как тот чиновник, считающий несолидным торопиться в его-то положении.
В отличие от прозрачных северных рек, воду которых можно было пить без опаски, Днепр нес с собой мутьевые потоки, которые то тут, то там намывали голые островки, быстро зараставшие травой, мать-и-мачехой да лопухами.
Эти пятачки суши были эфемерны, хоть некоторые из них и держались годами. В хорошее половодье их могло и смыть начисто или сместить, завалить топляком и всякой дрянью.
Холмы по правому берегу поднялись еще выше, покрываясь соснами. Ближе к реке все заросло ивняком да липами, чуть далее жестяно шелестели дубы.
Степь еще не просматривалась, но ее горячее, терпкое дыхание чувствовалось уже – лес прибрежный то и дело прерывался широкими травянистыми прогалами, авангардом степных раздолий. Дальше к югу деревья сойдут на нет, леса ужмутся до редких рощиц близ воды, а после и вовсе нечему станет тень отбрасывать – один ковыль до горизонта волноваться станет широкими разливами.
Но флот туда, во владения печенегов, не спешил пока. Кормщики правили к Вышгороду – варяжской крепости на правом берегу, верстах в двадцати от Киева.
Не доверял Рюрик местным славинам, оттого и устроил форпост подальше от их вечных дрязг да усобиц.
Гарнизон тут стоял невеликий, лишь бы путь по Днепру оборонить – Вышгород крепко сидел на высоком холме, как раз там, где имелась переправа с левого, низменного, берега.
Одна за другой скедии причаливали, становясь борт к борту, а уже к ним швартовали грузовые ушкуи и струги.
Малая дружина, засевшая в крепости, тут же выбежала встречать своих.
– Прастен! Хо-хо-хо! Вымахал-то как!
– Здорово! Как славинки?
– Да те еще оторвы!
– Ха-ха-ха!
– Княже! – проревел огромный кряжистый человечище, наполовину обряженный в заемный печенежский панцирь. – К нам ли?
– К Аскольдушке в гости, – неласково улыбнулся Олег. – Будь другом, Фудри, пошли гонца к Аскольду. Пускай, дескать, в Вышгород поспешает, чтобы купцов богатых приветить, по пути в греки идущих. Скажет пусть, что болеет старшой, потому сами и не спешат в гости. Добавь, что везут купцы много золота и важные вести из Новгорода. Только не говори, что нас тут много!
– Передадим, как надо, – уверил его Фудри. – Эй, Малко! Все слышал?
– Все, господине!
– Лети!
– Лечу!
И Малко, вскочив на коня, унесся галопом. Долго ждать не пришлось, уже к обеду показались всадники, числом десять или больше. Впереди ехали двое, оба в роскошных красных плащах.
Сидели они гордо и прямо да косились по сторонам: все ли видят, какие они важные да что кони у них породистые? А плащи какие! Чистый пурпур!
– Гюрята, – негромко спросил я, – а кто из них Аскольд?
– А вона, который от реки ближе, – ответил старик и усмехнулся: – Разъелся-то как на местных хлебах! А худущий был… Страсть! А рядом с ним Дир. Человечек никчемушный совершенно, сам из себя пустое место. Он всюду тенью прошел за Аскольдом, вот так и в князи киевские выбился.
– Тандем! – ухмыльнулся я.
Конюшие подбежали, помогли Аскольду с напарником покинуть седла, а тут из шатра и Олег показался.
Дир первым застыл, изображая суслика у норки. За ним и Аскольд замер. Оба правителя еще плохо понимали, что их время истекло.
– Ну, здравствуй, Аскольдушка, – проговорил Олег.
– Обманом завлек… – хрипло сказал тот.
– Никакого обману, – отрезал Вещий. – Разговор у нас действительно будет важным. И коротким, – голос у него похолодел. – Вы не князья и не княжьего роду, а я – княжьего. Я – Олег князь, а это, – он указал на малыша, – Рюриков Ингорь-княжич.
И подал знак. В то же мгновение щелкнули две тетивы, и длинные стрелы вонзились обоим лжекнязьям в сердца их.
Дир упал первым, тараща в небо голубые глаза. Аскольд сперва рухнул на колени, качнулся и завалился на бок.
Спутники обоих сбились в кучку, не зная, что и думать, чего ждать от варягов. Но Олег не стал их убивать.
Сев на Аскольдова коня, он приказал:
– Ведите нас в Киев.
Усадив Ингоря Рюриковича перед собой, Вещий дал коню шенкелей и двинулся шагом.
Я не стал дожидаться особого приглашения, а подошел к гнедому, на котором прибыл Дир, и сел верхом. Минут через пять меня догнали пятеро отроков во главе с Малом. Потом прискакали конники Фудри, готовые сопровождать Олега. Так что кавалькада вышла солидная.
А все остальные бегом вернулись на скедии, чтобы спуститься вниз по Днепру и зайти в устье Почайны.
У речки Сетомль, что протекала по болотистой Оболони, растянувшаяся кавалькада сгрудилась возле моста. Сетомль впадала в затон Почайны, на южном берегу которой открывался взгляду Подол, застроенный вразброс домишками и землянками, раскроенный на лоскутья полей и огородов. А далее поднимали свои склоны киевские «горы» – к западу виднелась Лысая гора, она же Хоревица, рядом с нею, ближе к Днепру, высилась Щековица, расклиненная оврагами и промоинами, лесом заросшая, почти необжитая – с краю только тронутая деревушкой с частоколом вокруг. А левее задирала крутые обрывистые края гора Замковая, останец высокого древнего берега, с крепостью Самбат на плоской вершине – зародыш будущего Киева.
Почайна была глубока, но через нее прокинули наплавной мост из бревен, шаткий, кое-где уходивший под воду на глубину ладони, однако коней с седоками он держал.
Подол не окружала крепостная стена, даже бревенчатого частоколу не стояло вокруг разбросанного жилья. Лишь невысокий, оплывший под дождями вал тянулся меж берегом Днепра и крайними огородами. Был когда-то и ров, да селяне пользовались им как свалкой, засыпая помоями и рухлядью, вырванным на грядках бурьяном и прочими отходами. Трава на рву поднималась пышная, зеленущая, и подольские худые коровенки любили наведываться сюда.
Обширная низина, названная славинами Подолом, напоминала полуостров, примкнутый к лесистым горкам, чьи кручи опадали неглубокими распадками.
С востока этот «полуостров» обтекал Днепр, с севера – приток его, река Почайна, а на западе в Почайну впадала речушка Глубочица.
